Петр Окаянный. Палач на троне. Андрей Буровский

серьезно полагал, что нравы допетровской Руси были здоровее, «правильнее» возникших позже и что для нравственности народа лучше было бы вообще обойтись без реформ. Но, во-первых, мало кто прочитал эту книгу и в XVIII, и даже в XIX веке – опубликовали-то ее только в 1888 году. Князь Щербатов писал если и не лично для себя, то для какого-то сверхузкого кружка; для тех, кто может понять его аргументы и кого не опасно допускать до критики выбранного Россией пути, то есть для аристократов – причем аристократов и по своему материальному положению, и по уровню образования, и по нравственным качествам.

      Во-вторых, и князь Щербатов не сомневался в пользе Петровских реформ. Да, они ужасны по своим методам. Да, привели к чудовищным последствиям. Но это – совершенно необходимые реформы. С точки зрения князя Щербатова, не будь петровского «рывка», России потребовалось бы 275 лет, чтобы добиться того же уровня развития, которого она достигла за 50 лет, к 1775 году. Если бы не реформы Петра, Россия продолжала бы отставать и оказалась бы сожранной и разорванной на части европейскими державами.

      Не будем оспаривать конкретных цифр, не в них дело. Гораздо важнее, что в основных чертах князь Щербатов определил критику Петра и петровского времени на десятилетия и на века вперед.

      С точно таких же позиций написаны и «День Петра» Алексея Толстого, с его прямо-таки зловещим колоритом; ведь и там старообрядец Варлаам, выведенный злейшим врагом и «оппонентом» Петра, – это дикий фанатик, не способный предложить ничего, кроме возвращения назад.

      Таковы же эскапады Бориса Пильняка: никакой альтернативы сделанного Петром не рисуется, просто изображается отвратительный, вечно пьяный сифилитик и урод[5].

      Беда даже не в том, что эти голоса критики раздавались недолго – от тех времен, когда реформы Александра II сделали политический климат Российской империи не таким душным, выбросили в печать множество документов, которые раньше практически никто не знал или знал в очень недостаточном объеме. А окончились любые критические высказывания к «году великого перелома», 1929-му, когда ЦК рядом постановлений объяснил всем и раз навсегда, что Иван IV Грозный, Петр I и некоторые другие персонажи русской истории – вне критики. Пильняка коммунисты убили довольно быстро, в 1937-м, а Алексей Толстой сделался придворным сталинским писателем и создал насквозь лживый, до отвращения холуйский роман «Петр I», в котором, конечно же, не повторял прежних «ошибочных оценок».

      Почти все триста лет императорского периода критика Петра оставалась, во-первых, крайне осторожной и допускалась исключительно в кругу людей, в чьей лояльности Империя не могла сомневаться. В устах любых других людей такая критика тут же превращалась, в лучшем случае, в кощунство, а то и попросту в подрывную деятельность и в подкоп под могущество государства Российского.

      Во-вторых, эта критика оставалась всегда чисто морализаторской. Никто не предлагал альтернатив, не пытался понять – а что происходило бы в России и во всей Восточной и Северной Европе, если бы Петр за пьянками и «Всешутейным Собором» позабыл бы свои знаменитые реформы или если

5

Пильняк Б. Его Величество Кнесь Piter Komandor. Пг., 1922.