Последние Каролинги – 2. Наталья Навина

Кто там на небе или в преисподней вечно заливается хохотом, когда судьба, преподнеся очередную победу, тут же готовит пытки и костры?

      Отцеубийца.

      Убил – и забыл, мало ли кого он уничтожал и за меньшее? Он бы и на исповеди не счел нужным в этом покаяться, если бы Фортунат не напомнил. Да, об убийстве мельника в Туронском лесу напомнил ему Фортунат…

      И сразу же появился Озрик.

      Вот почему он запомнил этот разговор в келье Фортуната. Не из-за обычной и ни к чему не обязывающей исповеди, а из-за встречи с Озриком^школяром, лучшим другом младшего брата, будущим ангелом-хранителем. И теперь он понимал, почему так спешит в Компендий. Он хотел как можно скорее увидеть жену. Ангел-хранитель – верно сказал Фортунат. Много раз она спасала его, и не только от врагов, но и от самого себя. Хотя был ли у него враг худший, чем он сам?

      Он решил рассказать ей все. Не Фортунату, а ей. Она одна способна понять, ибо Фортунат, при всей своей доброте, всегда вел жизнь затворника, и о ярости, злобе и бешенстве мира знал только понаслышке. Азарика – иное дело, она видела и знает все сама.

      Она спасет его и на этот раз.

      Но торопился он напрасно. То есть теперь именно поспешность подвела его. В Компендии никто не ждал, что королевские отряды так быстро продвинутся от Эны. В замке Эда ожидало известие, что королева около трех недель назад приняла приглашение сеньеры Гислы и выехала в Веррин.

      Он ходил по комнате, как зверь по клетке, безостановочно, вперед и назад. Теперь он был даже рад, что Азарика уехала. Он не ребенок, плачущий, уткнувшись в юбку матери. Может быть, когда она приедет, она сумеет успокоиться, собраться с мыслями и найти в себе силы для правильного разговора.

      Но успокоение не приходило. Одно-единственное имя не уходило из памяти, разъедало мозг, как кислота, отдавалось в такт шагам. Одвин. Одвин-бретонец… Одвин. Одвин.

      «Имя его тебе ничего не скажет».

      Она была не права. Где-то он слышал это имя.

      Мерещится, должно быть. Так нельзя, так можно сойти с ума… Он попытался отогнать от себя неотвязное воспоминание. Ведь в те темные года он творил не только преступления. Его звали не только дьяволом во плоти, но и спасителем Нейстрии. Его не только проклинали, но и целовали грязь под копытами его коня. Были славные походы, были победы…

      – Были победы… – прошептал он пересохшими губами.

      Он вспомнил, откуда ему знакомо имя Одвина. Он сам выкрикнул его во всеуслышание во дворе только что захваченного замка Барсучий Горб. Меч его касался плеча сумрачного юноши, преклонившего перед ним колено, дружина орала боевой клич в честь героя нынешнего сражения, а сам он, милостью императора Карла III граф Парижский, провозглашал, что Озрик, храбрый сын Одвина, посвящается в благородные всадники, сиречь рыцари, отныне и навсегда.

      Одвином звали отца Азарики.

      Он схватился за голову. Нет! Этого не может быть! Случайное совпадение… Разве на свете жил один только Одвин? Их сотни в Западно-Франкском королевстве.

      И