SOS. Сергей Федоранич

ительные шоу с президентскими выборами в США, а в Беларуси люди мирным протестом выдавливают до смерти заебавшего их президента.

      Вы поглядывайте на картину мира, все так? Я просто уже не знаю, в какой момент в стройную логику изменившейся жизни вклинивается что-то иное. И за маты простите – пишу быстро, бывает, не успеваю понять, как сказать так, чтобы без мата. Или опечаток.

      Меня зовут Сергей, мне тридцать один год. Я занимаюсь творчеством (вы и сами это видите), а еще работаю юристом в крупной компании. В основном веду переговоры и заключаю сделки. Звучит скучно, конечно, но, по крайней мере, реально (странно было бы, если бы за деньги собирал волшебную пыль с крылышек фей).

      Первую волну я еще пережил, а во вторую из компании меня поперли. Случилось это под лето, и, понятное дело, никакую работу я до сих пор не нашел – рынок вакансий выскребли до дна еще в первый мор. Выдаиваю кредитки, перебиваюсь редкими консультациями. Если дальше так будет продолжаться, придется продать машину. В однушку, которую я снимаю, уже и так въехал мой друг Ромка, тоже просравший работу. Вдвоем ежемесячный платеж пока тянем, но деньги закончились давно, мы никакие не матери с детьми, не пострадавший бизнес, а просто люди, которых придавило тапком. На таких льготы и субсидии не распространяются. Ну, это вы и так знаете.

      В день, когда меня уволили, мэрия Москвы пыталась разродиться непростым решением: то ли всех снова запереть, то ли проредить население от тех, на кого нет денег в бюджете – стариков. Я приехал в офис на Цветном бульваре, расписался за то, что забрал свою трудовую книжку. Кадровичка, в общем-то, никаким сочувствием не лучилась, ведь за день я был уже шестой выпертый – где столько эмпатии набраться? Начальник же мой, с которым мы не один вечер вместе провели в баре, отключил телефон и в офис носа не казал, чтобы не дай бог не встретиться со мной или еще с кем из «неугодных».

      Все мои вещи уместились в картонную коробку, цветок в горшке я подарил коллеге Наташе, нос которой стал огромным и красным от рыданий после прощаний с сослуживцами. Сдал пропуск охраннику и вышел в опадающее листвой безработье. Добби свободен, нюхай носки сколько влезет!.. В курилке справа от входа в офис стояли коллеги. Завидев меня, они суетливо сомкнулись спинами, никто не повернулся и не подозвал, чтобы приободрить. Да и хер с вами, угодные.

      Дотащил коробку с вещами к метро, покопался в ней и понял, что ничего, кроме дорогой ручки Parker, беспроводной компьютерной мыши и трех темно-золотых стеклянных банок витаминов Solgar (рыбий жир, витамин D3 и глицин), в ней нет. Переложил ценное имущество в рюкзак, а остальной хлам высыпал в урну. С хрустом сложил коробку и отправил туда же.

      В подземку спустился налегке, в маске и перчатках, как полагается. Написал Алине, что все закончилось и мы можем идти праздновать завершение моей карьеры. Она шутки не оценила, ответила убогими «все будет хорошо! я узнавала», которые мне на хер были не нужны. Поставил ее на беззвучный, написал Кольке – тот сразу все понял и спросил: «Где?» Мы сговорились пойти в бар недалеко от моего дома и метро «Сокольники».

      Напиться не получилось. Алина прорвалась сквозь беззвучие, наслала на меня проклятье попоицы, и все опрокидываемое шло словно не в меня. Колька посоветовал мне с Алиной расстаться, потому что ему казались наши отношения странными: три года встречаемся, вместе не живем, планов никаких нет, история с другом в моей квартире подозрительная. Я был с ним солидарен только в одном: отношения с Алиной и впрямь были непонятными, но не по моей вине. Съезжаться она не хотела, замуж тоже (уже была), а против Ромки ничего не имела (и не подозревала). Стало быть, отношения странные, но и мир сейчас не ахти какой понятный.

      Дочке Алины – Еве – шесть, она смышленая девчонка, ко мне относится хорошо, хотя я и не понимаю почему. Ее отец, Валентин, свинтил с новой женой в Нидерланды покорять какой-то там программистский олимп и ни евро на ребенка не выслал с тех пор, как покинул страну. Не говоря уже о том, чтобы позвонить или хотя бы написать. При таком раскладе Ева Валентиновна должна на дух мужчин не переносить. Или я ничего не понимаю в детях. Но Еве я нравился, и однажды она даже назвала меня папой, когда я переносил ее, уснувшую, с дивана в гостиной в детскую.

      Колька был вызван женой обратно, я проводил его до метро. Спуститься сам он не смог, и я решил, что надо посадить парня в вагон. Потом – что стоит проследить, чтобы он добрался до квартиры. Короче, в первом часу ночи вышел на своей станции «Сокольники» из пустого вагона и увидел, что на перроне меня поджидает посеревшая от злости Алина.

      – Ты чего тут делаешь? – спросил я.

      – Жду тебя, – ответила Алина. – Была у тебя дома. Рома сказал, что ты еще не возвращался. Можно было подождать тебя у подъезда, но на улице холодно. В подъезде воняет.

      – Могла подождать и дома.

      – Не могла, Рома косился на меня неодобрительно.

      Нормальный диалог на том закончился, и Алину понесло. Она рассказала, что испытали они с мамой, бабушкой Евы, когда поняли, что я ночью, пьяный, не пойми где, не пойми что со мной… В общем, весь этот бред. Уходить со станции Алина как будто и не собиралась, тем более что позориться этой