Инферняня. Лилия Роджер

сказала я ему и подмигнула. – Сейчас зайдем домой и поиграем… в ладушки.

      – Ла… – сказал он. – Ла-ушки.

      – Ла-душ-ки.

      – Ладушки, – повторил малыш.

      Ну какой сообразительный! (Нет, я что, превращаюсь в мамашу, которая скачет от восторга, стоит ее отпрыску выговорить такое сложное слово, как «ня», или самому сграбастать ложку и умудриться зачерпнуть ею кашу? И неважно, что каша в следующий момент оказывается на полу, на платье или на стене.)

      Через бесконечную и беспокойную минуту дверь распахнулась. В проеме стоял Томас с сияющей улыбкой:

      – Все в порядке. Никого. И, кажется, они у вас даже ничего не искали.

      – Хорошо бы, – сказала я, вкатываясь с коляской внутрь и думая, что если они что-нибудь бы искали, то очень даже бы нашли.

      – У нас перерыли все шкафы. И когда только успели, меня не было всего минут десять, – сказал он совершенно спокойно, как говорят о погоде, например. – Я спускался в кафе за газетой, а когда пришел, дверь была открыта. Но так как ничего не украли, кроме старых кроссовок, которые к тому же лет пятнадцать как мне малы, то я не стал звать полицию.

      Ну, может, у тебя вору и нечем было поживиться, кроме старых башмаков, а у меня-то как раз совершенно наоборот! Кстати, зачем хранить старые кроссовки?

      Он будто прочитал недоумение на моем лице и пояснил с неохотой:

      – Мама хранила их, потому что я в них первый раз выиграл в школьном футбольном матче.

      – Ясно, – сказала я, стремясь быстрее завершить разговор и бежать проверять, как там зеленые купюры в большой зеленой кастрюле.

      И почему я не взяла с собой побольше денег – тысяч десять хотя бы вместо жалкой сотни, которую я прихватила на шоколад, мороженое и прочие мелочи. Мороженое! Я купила его на обратном пути, целое ведерко, и теперь оно медленно, но верно превращалось в молоко.

      Томас вышел в подъезд и проговорил:

      – Если вор забирался во все квартиры подряд, может, не только мы с тобой пострадали? Пойду справлюсь, как другие.

      Да какая мне разница, кто еще пострадал? А Томас продолжал:

      – И давай смотри, что у тебя пропало.

      Да знаю я, что. Но все же… Вдруг вор был сыт? Или невнимателен? Или у него было стойкое отвращение к кухням и кастрюлям, потому что… потому что его жена сбежала с поваром?

      – Спасибо за помощь! – крикнула я Томасу и закрыла дверь перед его носом.

      Так, на кухне полнейший порядок: крупы не рассыпаны, холодильник закрыт и дверцы шкафов вовсе не болтаются, криво вися на петлях. Задержав дыхание, подошла к заветному шкафу. И… открыла.

      Пусто! Нет кастрюли! Ноги меня не держали. Я села на пол посреди кухни и зарыдала.

      Я знала, все было слишком волшебно, чтобы длиться долго.

      Из прихожей доносилось бормотание Петера. Наверное, он уже голодный. Пожалуй, три часа с прошлой кормежки уже прошли. Я развернулась и ухватилась за край стола, чтобы подняться. И тут мой взгляд выхватил темный небольшой кирпичик в углу. Я поползла под стол и вытащила на свет… бумажный, перевязанный лентой сверток! Мой сверток с деньгами!