Царь головы (сборник). Павел Крусанов

что инструктор счёл нужным пояснить:

      – Представьте, что сознание слепого вдруг оказалось в зрячем теле. Захотело бы оно возвратиться во тьму? То-то, мил человек, и оно. – Александр Куприянович многозначительно вознёс вверх указательный палец. – Слепой – это так, для очевидности… Простите за неловкий выкрутас. Я про сомнительность соседства: слепой – очевидность. А иному, быть может, из тела зверя, чувствующего мир тоньше, глубже, резче, не захочется уже вернуться восвояси.

      – Но как же… – не сразу нашёл слова Иван. – Ведь вы сказали – через несколько дней перестаёшь понимать разницу, поскольку перестаёшь быть собой. Не только иначе чувствовать, но и мозгами стать другим… или даже совсем не человеком, – зачем это?

      – Сказать по чести, – признался Александр Куприянович, – вопрос исследован не очень. Поэтому про скорое забвение себя… как такового, себя первоначального, я говорю, чтобы клиент не обольщался. Да и вообще… Если ты, мил человек, стремишься попасть в рай, то должен понимать, что для того сперва придётся умереть.

      Полуживец подумал и спросил: куда же в таком случае деваются тела? С людьми – понятно, живут друг в друге дальше. А с теми, в которых зверь, и они в принудительном сне? Что с этими?

      – В утиль, – отрезал Александр Куприянович.

      Иван невольно приложил ладони к животу, к груди и их пощупал – ему было жалко сдавать в утиль такое ладное тело.

      После инструктажа их с Гаем провели (Полуживец чувствовал, как нарастает и охватывает холодным огнём голову эта взрывная смесь – возбуждение и покорность неизбежному) в помещение, которое напоминало декорации для фильма об учёных изысканиях Франкенштейна, смонтированные посреди торгового зала магазина то ли медицинской техники, то ли бытовой электроники. Ивану дали выпить какой-то раствор, отдающий солодкой, после чего он поступил в распоряжение людей в белых халатах.

      Дальше – круженье в голове, туман, падение куда-то вбок и вверх, тонкий изводящий звон в ушах и чернота с цветными блёстками, которые высверкивали, но света не давали.

      А после – вспышка. И он в трубе, в каком-то шланге, как в тоннеле, внутри которого несётся навстречу приближающейся яркой точке, словно на трассе ночью – в лоб, на слепящие огни. Ещё мгновение и – всмятку, точно шмель на фаре. Вот, вот – сейчас… Но чудом он со встречной смертью разминулся – так поезда расходятся в норе метро по соседним рельсам, только будто ветром обдало, шатнуло, хотя что он был в тот миг и может ли это шатнуться, Полуживец не знал. А встречный промелькнул, и что-то ошеломлённое, испуганное, словно с хвостом поджатым пригрезилось Ивану в пролетевшем мимо сгустке света, как мигнувший контур в поездном окне. И – тьма.

      Сознание вернулось разом, будто щёлкнул выключатель. А в следующий миг Иван уже всё вспомнил и понял, что его сознание вернулось не к нему.

      Бог мой, как тут воняло! Какой чудовищный букет! Как душит эта медицина!..

      Гай обонял – Полуживец соображал, раскладывал.