Измеритель. Игорь Осипов

один только что отстажировался у Латышева – не фонтан, но тоже хлеб. Значит, за троих можно не волноваться, а семеро – крепкие ребята из элитной «банды» Васильева, но такие тюфяки.

      – Повторяю в сто сорок седьмой раз. И особо это касается вас, – он указал на «великолепную семерку». – Оружие на предохранитель не ставить, инициативу не проявлять – если что-то увидели быстрее нас, что вряд ли, сказать ближайшему сталкеру. Запомните основное правило: чем красивей зараза, тем дальше от нее надо держаться.

      – Как с бабами, – хихикнул какой-то юморист в строю.

      – Только баба тебе башку не оторвет и не растворит тебя в кислоте за считаные минуты, пока ты, еще живой, будешь это понимать и орать, захлебываясь в собственной крови и соплях, – Максимыч не оценил шутки. Смех плохой, и науке этой цена – человеческие жизни. Пример, приведенный командиром, моментом стер ухмылки с лиц. – Лучше я вас сейчас попугаю, чем потом панихиду заказывать.

      За его спиной стояло пять туго набитых рюкзаков, в которые начальство распорядилось собрать и упаковать товар. В основном, патроны: к гладкостволу – двенадцатый калибр и девятый – к нарезному. В отдельной торбе аккуратно уложены десяток дозиметров с элементами питания к ним. И целый рюкзак занимали новенькие, в смазке, автоматические карабины – из наиболее удачных копий ПКСК «Кедр», производство которых в небольшом количестве было налажено в цехах подземного завода. Пятеро самых крепких бойцов навьючили тяжеленную поклажу на спины, и бойцы отряда, громко топая по металлической лестнице сапогами и сопя в натянутые намордники респираторов, выдвинулись на поверхность.

      Утро встретило отряд духотой и туманом. Это явление в окрестностях убежища не редкость. Максимыч помнил рассказы отца, что до катастрофы соседнего дома на улице было не разглядеть. Был даже случай, что из-за плохой видимости разбился вертолет… или самолет какого-то царя или Сенатора из другого государства. В общем, очень большого человека. Врут, наверное. Что ему тут делать? Ну, а после того, как постоянные холода ядерной зимы сошли на нет и установился, мягко говоря, теплый климат, меняющийся с жаркого на относительно прохладный, но противно душный, эта все скрывающая дымка стала постоянным спутником утренних побудок. Язык не поворачивался называть теперь эти сезоны «зимой» и «летом». Так и называли, не мудрствуя, – знойный и туманный.

      Весь переход по плану должен был занять часов пять-шесть. Ну, если очень повезет, то четыре, поэтому Максимыч выбрал именно эти утренние часы, когда по туману можно было проскочить относительно безопасный, изученный, хоженый-перехоженый участок. А когда тяжелое одеяло облаков приподнимется над городом, они вступят на малоизученную территорию. В этом месте уже расслабляться нельзя. Нужны будут все органы чувств. Как говорит Латышев: «На поверхности нужно все: глаза, уши, нос и… задница, которая иногда чувствует гораздо лучше, чем первые три органа».

      Заросшие зеленью руины цехов, между которыми предстояло пройти, встретили их за частоколом