Седьмое небо в рассрочку. Лариса Соболева

– и Шатунов мгновенно забыл, в каком измерении находится, где пол, а где потолок.

      Эта мелодия стоит на единственном номере, ее он ждал всегда: во сне, наяву, утром, днем, среди ночи. Засыпал и надеялся: вдруг позвонит. Нет звонка? Огорчение сменялось надеждой: может, завтра… или послезавтра… ну, через неделю обязательно… И так много-много дней, месяцев, лет. Имени как такового нет в адресной книжке телефона, оно обозначено одной латинской буквой – Z, то есть зеро. А зеро означает… правильно, ноль. В этом есть особый смысл.

      Шатунов вынул из кармана мобильник, а как при этом запрыгало сердце! Сглотнув, он сказал в трубку:

      – Слушаю. – И замер, боясь не расслышать или пропустить хотя бы слово. Да что слово! Малейший оттенок в интонации не хотел пропустить и не пропускал, угадывая настроение на другом конце провода.

      – Ленька, это я…

      Присутствие дочери мешало ему говорить, сдерживало, это та часть его жизни, которой он не хотел делиться ни с кем. Но Сабрина и не подумала уйти, хотя он взглядом требовал: да уберись же ты отсюда!

      Перемены в папе, произошедшие за миг, равный по длительности вспышке молнии, не могли не заинтриговать дочь, в глазах которой пульсировал вопрос: кто посмел перейти нам с мамой дорогу? Увы, женщина женщину чует за много километров. Казалось, и ушки Сабрины активно зашевелились, ловя сигналы из трубки, что вынудило Шатунова сказать в мобильник с минимальной холодностью, но это исключительно для дочери:

      – Я слушаю тебя.

      – Ленька…

      Неужели всхлипнула?! Странно, странно. Шатунов видел ее слезы всего раз в жизни, это было давно, иногда казалось, тогда они привиделись. Но не об этом надо думать. Она всхлипнула! – значит, случилась беда, по-другому быть не может. Да, что-то не так. Обычно она четко, без вступления говорит, где и когда…

      А как в груди-то заныло! И нечто напряженное перелетело расстояние, передалось через трубку Шатунову, рассеяв надежды на скорое, пусть короткое, как это обычно случалось, свидание. Он забеспокоился и, никогда ранее не называя ее имени во время диалогов по телефону, вдруг крикнул в трубку:

      – Ксюша! Ксюша, что там у тебя? Что?!

      – Не кричи, – тихо сказала она, хлюпая носом. – Я звоню тебе… потому что… мне…

      Снова: хлюп-хлюп. Шатунов терял терпение:

      – Ну!

      – Потому что мне сейчас страшно, Ленька… – выпалила она срывающимся шепотом. – Очень-очень страшно…

      – Страшно? Почему? Что тебя напугало?

      – Эти люди… я их видела…

      Шатунова подстегнули интонации, слезы, сиюминутный ужас, который она переживала, но который проник в него и осел где-то в паху. Он чувствовал эту женщину, как самое себя, даже если б их разделял океан или космическое пространство, Шатунов, как антенна, принимал бы радиоволны, исходящие от нее. Он рванул по лестнице вниз, уверенный, что там, где она сейчас находится, дела плохи, а значит, ему немедленно нужно к ней. Но где она, что конкретно случилось?

      – Какие люди, Ксюша? Кто они?

      – Кто? А я знаю! Но