Картинки с выставки. Вадим Чарномский

Конюшня, в которой уже много лет не было лошадей. Забрались на второй ярус по лестнице. Она расстелила плед. Клетчатый. Надо раздеться.

      – Как в кино, помнишь?

      Повернувшись спиной друг к другу, разделись. Почему-то мне не было стыдно. Она опустилась на колени. Я – точно также напротив. Наши коленки соприкасались. У неё совсем не было сисек.

      – Почему?

      – Я ещё не выросла. Через год появятся. И не говорят – сиськи. Это грудь! Видишь, маленькая очень.

      Я потрогал. Маленькая. Но соски почему-то в два раза больше, чем у меня.

      – Не убирай руку, потрогай другую, – ей явно нравилось.

      Трогая другую, я ощутил некоторую неловкость в своём теле.

      – А почему у тебя на лобке так мало волос? Ты же старше?

      Но она уже смотрела, чуть приоткрыв рот, не на меня, а на «мою неловкость». С удивлением и восторгом.

      – Дурачок ты! Иди сюда!

      Она легла на спину, как-то смущённо улыбаясь.

      – Ложись на меня. Как взрослые делают, нам нельзя, мы ещё маленькие, но тебе будет хорошо. И мне тоже!

      Заметив моё некоторое замешательство, она приподнялась, закрыла ладошкой мою «неловкость» и слегка потянула на себя, раздвинув свои ножки. Я лёг на неё, оперевшись на локти. И мы стали целоваться. В губы. Потом я целовал её плечи, она подсказала поцеловать её грудь. При этом чуть прижала другой рукой мою голову к себе. То, что она делала своей ладошкой, было ужасно приятно. От неё пахло вкусно молоком. Чуть закружилась голова. Мои нежные поцелуи переместились на её закрытые глаза и брови. Она попросила поцеловать ей ушко. И уже целуя ушко, мои губы и всё моё тело задрожало от кончиков волос до пяток, сердце взбесилось и ускакало прочь. Я что-то промычал глупое и несусветное, и соскользнул с локтей прямо на её грудь.

      – Ой, раздавишь ведь!

      И она засмеялась тихим воркующим смехом. Собрав остатки сил, я приподнялся на локтях.

      – Какая ты красивая!

      – Потому, что я твоя невеста. Давай, поднимайся, а то у меня все пальцы склеились.

      Я перевернулся на спину рядом с Исиросой. И стал петь. Голос у меня был музыкальный, но не громкий. Слова как раз соответствовали моменту:

      «Какую песню спеть тебе, родная?

      Спи, ночь в июле только шесть часов.

      Тебя, когда ты дремлешь, засыпая,

      Я, словно, колыбель качать готов,

      Я, словно, колыбель качать готов,

      Спи, ночь в июле только шесть часов».

      – Ой, обожаю «Цветы»!

      И поцеловала меня в щёку.

      – Ты – мой любимый! Отдышался? Пошли вниз замываться.

      Уже одевшись и растворив ворота, мы увидели, как сбоку шарахнулась чья-то тень. За угол. Мы с Исиросой переглянулись. Я завернул за угол конюшни и увидел Валерку. Он беспечно улыбнулся мне, но щёки предательски горели ярким пламенем.

      – Здрасьте вам!

      – Ты почему один?

      – Я ж сказал – не выйдет Соня.

      – А чего тогда – здесь?

      – От скуки. Вас жду. Пока нацелуетесь.

      – Валер, только – никому!

      – Могила! – и мы уже шли втроём