Древнерусская тоска. Ольга Озерцова

ноевропейской литературе можно назвать «Имя розы» Умберто Эко а возможно, и Толкиена).

      Наибольшую стилистическую яркость представляют в древнерусских памятниках изображения эмоциональных состояний человека, причём, в отличие от литературы XIX века, здесь делался акцент на отражении сильных эмоций, а не психологических процессов. Традиционные формулы, играющие большую роль в текстах XI-XIII веков, при описании внутренних состояний человека часто заменяются стилистическим варьированием, т.к. психологические явления не могли иметь такой жесткой регламентации, как другие сферы жизни. Словесные выражения внутреннего мира человека могли отразить и какие-то христианские или языческие представления о чувствах, или подчиняться чисто эстетическим задачам автора. Однотипность и изменчивость стилистических форм может определяться тогда только художественными пристрастиями книжников.

      Исследование описания внутренних состояний человека позволяет рассмотреть также связь и соотношение традиционных стилистических формул с нетрадиционными художественными способами.

      В работах многих исследователей отмечалось, что древнерусские книжники изображали сильные, крайние состояния человеческой психики, а не то, что можно было бы назвать «душевным развитием, эволюцией», и тех эмоций, которые описывались в памятниках, немного. Причём большинство из них отрицательные. Перечислим их: распространены описания гнева (воинского) и «лести» (лжи, предательства, измены), сильного волнения с оттенком страха и ужаса («страх и трепет», «ужас в сердце»). Встречается глагол смущатися («смутися умом») и выражение особого «смятенного» состояния человека XII в.: «и все смятено пленом и скорбью тогда бывшюю» (И. 433)1, «не смятошася, но поидоша противу Изяславу» (И. 232), положительной оппозицией которому были такие понятия, как покой и тишина. Очень много описаний боли, горя, туги и т.д.

      Положительных эмоций меньше и описаны они более однотипно. В агиографии это – традиционные состояния христианского благочестия, умиления (тепл, легок сердцем на любовь божию). В светских и в духовных памятниках встречаются упоминания «радости» и «веселия», но поэтически крайне скупо и бедно выраженные. Более распространённой, очевидно важной и значимой для древнерусского книжника положительной ценностью, возможно, было чувство «дивления» красотой зодчества, природы и т.д. Художественно здесь больше разнообразия, чем в описании чувства радости.

      Обратимся же к тому, что собой представляют описания эмоциональных состояний в стилистическом отношении.

      Среди них мы встречаем группу памятников, в которых выделяются отдельные случаи передачи внутреннего (психологического) состояния от первого лица. В большинстве своём это лирические монологи. Встречаются – в авторских отступлениях летописи, «Сказании о Борисе и Глебе», в повестях об убиении Игоря Ольговича, Андрея Боголюбского, о походе Игоря Святославича, частично в ораторском красноречии (Кирилл Туровский). На них повлияла и риторическая традиция и частично устная. Это явление исследовано в трудах В.П. Адриановой-Перетц, Д.С. Лихачёва, И.П. Ерёмина. Особые способы отображения внутреннего трагического состояния также от первого лица есть в «Поучении Владимира Мономаха», «Слове Даниила Заточника», в «Слове о полку Игореве».

      Но, в отличие от этих уникальных случаев, большинство описаний эмоций представляют собой краткие вкрапления в текст типа психологических ремарок.

      Шире всего в памятниках распространены и ярче, и разнообразнее стилистически выражены внутренние горестные эмоции человека, связанные с трагическими событиями, назовём их условно трагическими состояниями человека.

      Обратимся к анализу некоторых из них.

      Здесь мы также встречаемся с описанием как внешних проявлений чувств, так и передачи внутреннего переживания.

      Внешние проявления чувств – чаще всего бесконечные вариации плача и физического проявления горя – очень распространены и традиционны, например: «и плакашеся люди вси плачем великим» (ПВЛ. 26).2