Мой милый Фантомас (сборник). Виктор Брусницин

вот. Очень ранненький.

      Варварушка полезет в кулек, Маша заслонить не успеет. Дитятко, на самом деле, крупный, розовенький, здоровый. Посудачат наскоро и снова: «Ой, спешу. Свекор».

      В селе наладится алгебра, ахнут – зачатие выходило на прошлогодний ноябрь, аккурат на больничный период. На колхозном собрании поднимут вопрос, на Фирсова будет сооружена агрессия – разузнать! Он, разумеется, и сам теми событиями хворал и соскребать грязь о решетку боковского крыльца станет уже разве не с пылом. Друг детства после второго фуфырька столичной обнажится. От молвы и отправили в город, к сестре жить, пусть там рожает. А через год чаяли обратно доставить со сказкой: де, вышла замуж в городе, но муженек отчалил.

      – Кто отметился? – безжалостно насупится председатель.

      – Молчит в мертвую. Пытали по-первам, да ведь такую оперу закатит, такие выходы… Отцепились. Похоже, сама не в курсе, откуда насквозило.

      Нахалкаются, словом, друзья детства душевно. Впрочем в этот раз, сами понимаете, Иван Ильич разные пожелания вроде «Гори оно…» делать категорически поостережется. Маша при всем том в деревню так и не вернется.

      Егорка Ершов после знаменитого променада товарища Фантомаса перед церковью и срама вкрутую запил и совершенно отслонился от работы, – через три года его найдут зимой исключительно замерзшим, неизвестно зачем оказавшимся на глухой дороге неподалеку от Лощинок. Никого не огорчил, ибо в присутствии состоялся убежденным беспризорником. И скандальный штришок. На дереве, под которым расположился окончательно Егор, найдут скелет, невообразимым методом туда забравшийся. Тем более непонятно будет его восхождение, когда распознают в остове бывшую натуру коровы или быка. Уж не Антей ли, пронесется жуткое предположение.

      Что еще. А-а, Нюся, Коля-Вася… Свадьбу ровно под Новый год замахлячили будьте-нате. Между прочим, под это сражение такой концерт завинтили (из так и не вышедшего на широкие подмостки репертуара), что некий городской родственник Николая, работник культуры сильно административного ранга, пылил:

      – Нет, нет – пустить на самотек такой супрема! Вы что тут все – с ума сверзились?…

      Наконец Танюшка Митина без спросу сотворит поэму о лебедях, высмотренных в городском зоопарке, и выйдет под конец года у Марьи Петровны на твердую четверку.

      Часть вторая

      Антуан проснулся тяжело, промозглое сознание давило, в теле ютилась сытая, неухоженная никчемность. Чувство предвещало жизнь. Долго боролся с мыслью – вставать, неизбежно фиксируя усталую сущность бытия, либо помотаться в неге недосыпа, добирать крохи кудлатых эмоций, что проникнуты сопротивлением унылой волоките дней… В зеркале ванной изобразился чрезвычайно несвежий человек – портрет хандры. Соответственные образы мутили голову. Вчера был адский ливень, но презрев накануне телевизионного синоптика, не взял зонт. Одолжила мадам Жюли в обязательном утреннем бистро, однако не получилось вернуть вечером