Самец. Камиль Лемонье

отец твой был в живых, я, может, стал бы в него стрелять.

      Она выпрямилась, уязвленная его отношением к дорогому ее памяти отцу.

      – Это был человек настоящий, да, – твердо произнесла она. – Он раздавил бы тебя, как падаль.

      – Очень просто, – ответил он, поняв, что зашел слишком далеко, и стал говорить о другом.

      Начался разговор о деревенских праздниках. Он спросил ее, любит ли она танцы, и так как она ответила да, он продолжал:

      – Я – тоже. Во время танцев можно и скакать, и делать глупости, и целоваться. Мы будем целоваться. Мы будем целоваться? Ладно, Жермена?

      – Почем знать!

      Он приблизился к ней и, потянув ее за руки, изо всей силы чмокнул ее в щеку.

      – Это делается таким манером, – сказал он, смеясь.

      – А это вот так, – возразила Жермена, ответив ему широкой пощечиной.

      Краска гнева залила ей щеки. Она рассердилась на него за то, что он оказался сильнее ее, овладев ею врасплох, иначе бы…

      Он уставил на нее свои горящие серые глаза.

      – Не хочешь ли повторить, Жермена? – сказал он.

      Она не могла сдержать смеха.

      – Нет, – возразила она, – а то все так бы и пошло без конца.

      Приближались чьи-то голоса.

      – Еще один только разок, – говорил Ищи-Свищи и шел на нее с раскрытыми объятиями и расширенными ноздрями.

      – Попробуй, – воскликнула она, схватывая лопату.

      Он отстранил сухим ударом руки лопату и прикоснулся губами к теплой коже Жермены.

      – Сатана, негодяй, – крикнула, разозлившись и смеясь, Жермена.

      И кинула в него лопатой, не задев его. Он побежал широкими шагами, согнувшись вдвое, с головой на высоте бедер, как преследуемые браконьеры. И из лесу пустил ей звонкое кукареку.

      Женщины подходили.

      Жермена глядела перед собой долго-долго, погруженная в мысли.

      Глава 5

      Как Жермена сказала Ищи-Свищи, она была дочерью лесничего Нарцисса Мокора, убитого молнией почти пятнадцать лет тому назад в лесу Дубняков.

      Она провела первую часть своей жизни в печальной, строгой и чопорной сторожке в постоянной близости со своей матерью, женщиной, любившей порядок, которая еще по смерти Мокора была самой красивой женщиной в краю. Лесничий почти весь день проводил, охраняя государственные леса, а они оставались совершенно одни в этом домике, прилегавшем к лесу, следя сквозь спущенные занавески за колебанием деревьев, сиянием солнца и накрапывающим дождем.

      Отец возвращался в полдень. На некоторое время дом оживлялся звоном посуды. Под дубовыми потолками пробуждалась с шумом жизнь, мелькавшая по стенам, оклеенным обоями с голубыми цветочками, и мать, лесничий и дочка усаживались за один стол, словно изумленные, что находятся вместе.

      Ни малейшая веселость не нарушала мирного жития этих трех существ, живших вместе два-три часа.

      Нарцисс Мокор – по характеру меланхоличный и нелюдимый – любил свою жену и дочь ровным чувством, затаенным в самой глубине души. Он жил среди них, уйдя в самого себя, с приступами подагры при переменах погоды. Застыв неподвижно, положив