Пес. Книга историй. Александр Покровский

надобностям.

      И отправится он снова собирать свои бессмертные мертвые души, чтоб затем с немалою выгодой перепродать их любимому государству.

      А у самого леса на дорогу может выехать Илья Муромец с Добрыней Никитичем и с Алешей Поповичем и, приложив руку ко лбу, станут они высматривать воинство поганое, чтобы учинить с ним битву раздольную.

      Ох и битва та, ох и битва! Пойдет битва та – не удержитесь. Свист стрел, скрежет, звон мечей да рычанье людей, и лошади падают, топчутся, мечутся по полю, и несутся они вскачь, потеряв седоков.

      А молодцы все сражаются, И рукой они махнут – ляжет улочка, а другой рукой – переулочек.

      А в самом том лесу тишина, глухота, а на старом дубу Соловей сидит, Соловей сидит, на тебя глядит.

      Или бабушка-карга из чащобы выскочит, сверкнет глазом и опять нырнет, уйдет в чащобу, и только сердце твое заполошится.

      А потом не дай тебе бог встретить самого Ивана-царевича, потому что не в духе он, рыщет-свищет-мается.

      То ли смысл своей жизни ищет, то ли от жизни постылой спасается.

      То ли оправданием дел своих занят.

      В эти минуты не следует ему на глаза попадаться с тем, что ты знаешь, где зарыт меч-кладенец.

      «Уйди, бабуля! – скажет он, даже если ты совсем не бабуля. – Зашибу!»

      И зашибет.

      Пополам переедет и на косточках твоих покатается, потому как в печали великой пребывает наш благодетель.

      Это ж сколько на него всего понадвинулось!

      Тут успей, туда долети, здесь доделай, а там и воеводы опять лихоимствуют и режут без ножа простой народ, о котором единственном и печалится сокол наш ясный.

      А вот и песня нас отвлечет. Тихо льется она над родимой степью, и не видно певца в ней, не разобрать и слов, но так сладко, так томительно сладко пение то, такое редкое в нем различимо разноголосье, будто не один там певец, а много их, будто все мы, как один человек, как один человек… но полноте, полноте, слов-то нет, и одни только раны, и так больно все сжалось, что и слезы уже на глазах, а в мыслях только она – Россия!

      Потеря

      От удара головой об угол стола у Ильи Ивановича откололся кусочек детства.

      Отскочил и улетел куда-то в кусты.

      Точнее сказать, он ударом был извлечен из того сегмента памяти, где совсем еще маленький Илья шел на нетвердых ножках, направляясь на мамин зов «Тю-тю-тю!».

      Вот его движение в том направлении еще сохранилось, а потом – все, темнота.

      Вот что было потом? Потом же что-то было. И он точно помнил – да, вот оно.

      Илья Иванович неделю ходил сам не свой. Автономка, последние сутки похода, скоро домой, а у него – нет, отскочило, причем во сне, – и сразу в кусты.

      Кусты тоже были во сне, а удар был снаружи – ударился он во сне головой о стол, причем вместо стола под височной костью оказалась та часть койки, за которую надо держаться, когда на нее влезаешь. Поручень такой. Вот об него и…

      Интересно, как же теперь без этих воспоминаний?

      Он обратился к приятелям. Приятелей было два – Саша и Гоша.

      – Слушай, – сказал он Гоше.

      – Да?

      – Тут такое дело.

      – Ну?

      – Я