Гришка-рейхстаг. Сергей Лобанов

/p>

      Исследователи по-разному относятся к утверждению, что этим человеком является Григорий Петрович Булатов – орденоносец, разведчик, девятнадцатилетний парень, уроженец города Слободской Кировской области.

      Не стану давать оценку этим заявлениям.

      Скажу лишь только: для меня не так уж и важно, кто стал первым, для меня все они герои.

      Я был потрясён трагической судьбой Григория и решил написать об этом, отнюдь не претендуя на историческую и архивную точность. Эта повесть всего лишь мой субъективный взгляд на те события.

      У всех нас предки так или иначе прошли через ту страшную войну. Их остаётся всё меньше и меньше. Мы должны помнить о них, какими бы они ни были.

      К сожалению, вернувшись с войны, многие так и не пришли с неё. Не пришёл и Григорий Булатов, пройдя скорбный путь от Знаменосца Победы до уголовника, алкоголика и самоубийцы.

      Сколько их таких по всей стране…

      И всё же без них не было бы нас, нашей Истории.

      Нашей Победы.

      Поклонимся – и живым, и ушедшим.

      Сергей Лобанов

      «…Поклонимся великим тем годам,

      Тем славным командирам и бойцам,

      И маршалам страны, и рядовым,

      Поклонимся и мёртвым, и живым, —

      Всем тем, которых забывать нельзя,

      Поклонимся, поклонимся, друзья.

      Всем миром, всем народом, всей землёй —

      Поклонимся за тот великий бой»

Слова: © М. ЛьвовМузыка: © А. Пахмутова

      1

      30 апреля 1945 года. Берлин

      Выстрел угодил «тридцатьчетвёрке» в левый бок. Машина будто натолкнулась на невидимую преграду и остановилась. Из неё повалил чёрный дым с языками багрового пламени.

      Из люка наполовину вывалился механик-водитель в чёрном комбинезоне и танковом шлеме, но короткая автоматная очередь не позволила ему выбраться полностью, тело обмякло на броне.

      – Фаустник! – звонко крикнул Гришка. – Вот гад! В соседней квартире он! – и рванулся к выходу.

      Лейтенант Сорокин едва поспел за ним. Оба выскочили в парадную, быстро сориентировались и полезли в пролом в кирпичной стене, образовавшийся от прямого попадания снаряда. Этот пролом привёл их в соседнюю квартиру. Здесь была такая же разруха, как и в оставленной – просторной, с высокими потолками, большими окнами, выходящими на неширокую улицу, мощённую булыжником.

      Троих фрицев, сгруппировавшихся у окна, они увидели первыми и выстрелили из автоматов одновременно. Двоих немцев пули свалили на замусоренный пол, выбили из одежды тучки пыли. Раненые, они слабо ещё шевелились, когда Гришка сходу полоснул по ним очередью.

      Третий фриц – молодой совсем, пугливо сжался в углу, безуспешно пытаясь закрыться левой рукой. Бледное мальчишеское лицо сковал страх. Расширенные, наполненные ужасом зелёные глаза уставились на страшных русских, а правая рука непроизвольно отталкивала лежащий рядом «шмайсер», будто мальчишка хотел показать, что больше не будет. Не будет стрелять в русских. И вообще никогда не прикоснётся к оружию.

      Пересохшие губы разлепились и с них слетело хриплое:

      – Bitte nicht schießen[2]…

      Но Сорокин выстрелил.

      Пули угодили мальчишке в грудь, выбили пыль из форменной куртки. Его лицо исказила гримаса боли, по телу прошла судорога. Свернувшись калачиком, немец замер рядом с двумя уже мёртвыми фрицами.

      – Вот так, сволочи, – удовлетворённо вымолвил Гришка.

      – За мной, Булатов! – скомандовал лейтенант Сорокин.

      Они по очереди вылезли в окно, напротив которого чадила та самая «тридцатьчетвёрка». Прижались к наружной стене здания, тревожно и быстро осмотрелись.

      – Вперёд! – приказал лейтенант и первым побежал к танку.

      Гришка поспешил за ним.

      У горящей машины они задерживаться не стали, перебежали улицу и запрыгнули в широкое окно, предварительно дав в него по короткой очереди. В комнате, суматошно поводя автоматами, опять осмотрелись.

      Никого.

      Перевели дух.

      – Где наши-то? – спросил Григорий.

      – Здесь где-то, – ответил Сорокин и добавил: – Не наскочить бы на них, а то перестреляем друг друга под самый конец войны.

      Григорий промолчал. Он знал, что лейтенант говорит дело. В суматохе уличного боя свои могут перестрелять своих, такое случается.

      В соседней комнате послышались осторожные шаги. Но неизвестного выдал предательский хруст битого стекла под обувью.

      – Кто?! – крикнул Сорокин, распластавшись вместе с Булатовым на полу, выставив перед собой автомат.

      Неизвестный из соседней комнаты крикнул:

      – Свои, славяне!

      – Двигай сюда! – крикнул лейтенант.

      – Да это Витя

2

Пожалуйста, не стреляйте (нем.)