Сказка о голубом бизоне. Станислав Хабаров

черной кареты сидел усатый сказочный Кот в сапогах, рядом с ним, что-то объясняя, сидел Буратино, а в окне кареты виднелся нежный профиль принцессы. Вдруг она поморщилась. Вероятно в этот момент под колесо попал камешек, размером с горошину и принцесса почувствовала его.

      Местами город смотрелся прозрачным садом, в котором деревья должно быть были стеклянными и выглядели как следы на стекле, зато плоды были свежими и яркими и будто парили в воздухе. А вдоль тесноватых улиц выстроились хрустальные дома.

      Другие дома висели в воздухе, и с них спускались вниз разноцветные лестницы, к которым привязывали обученных стрекоз в сверкающей сбруе с блестящими седлами.

      На каждом повороте дороги город выглядел иначе. Но как бы он не менялся, отовсюду был виден высоко над домами на остроконечном шпиле сияющий золотой шар.

      Дорога дальше сворачивала в сторону. Холмы заслонили город, и он было совсем исчез из виду. И стало не ясно: видели ли они этот город в самом деле или он им только померещился?

      Художник старался не отставать. Он смотрел под ноги и старался не упустить перемены окраски Маленького Охотника. А тот розовел, рассказывая о своей стране, и все цвета его были чуточку розовыми.

      Художник вспомнил и о нашем обычном Мире. Какой у нас расчудесный собственный мир, в котором, судя по сказкам, было когда-то немало волшебства, а теперь оно сохранилось разве что на окраинах Мира. И все равно – наш Мир прекрасен и ничего на свете нет лучше его.

      Он всё позабыл: и про свою работу и об обещании Малышу. Таким было свойство здешней земли – Пограничья – забывать всё обычное, чтобы оставалась только здешняя жизнь, которая требует и зоркости и внимания, и здесь нельзя отвлекаться на постороннее. И все-таки воспоминание о покинутом Мире мелькнуло в его сознании: вспомнились земные закаты, горы, деревья, огни вечерних городов и утреннее пение птиц. Всё это вспомнилось как-то неясно, нестойким сонным воспоминанием и вместе с ним охватила сердце тоска, хотя грустить пока было некогда.

      Кругом простиралась великая однообразная равнина. Холмы подрагивали и прогибались, вспыхивали и угасали. Местами скользили внутри холмов неясные фиолетовые тени. Художник и Маленький Охотник спешили в глубь страны: вверх-вниз, вверх-вниз по холмам, с холма на холм. И вскоре всё перепуталось: низ и верх, левая и правая сторона. Художнику временами казалось, что местами шли они вниз головой, а дальше точно плыли на боку.

      Временами их словно током подёргивало, и волосы становились дыбом, в других местах их будто притягивал спрятанный магнит.

      – Как всё это называется? – спросил Художник, показав вокруг.

      – Это наше поле, – ответил Маленький Охотник.

      «Какое же это поле?» – подумал Художник, и он представил себе земное поле, зеленое, в цветах или осеннее жёлтое, в колосьях и синее небо над ним. А Маленький Охотник шагал себе впереди и был доволен здешним собственным полем. Хотя чему было, собственно, радоваться? Здешнее поле выглядело голым и пустым, точно болото. Местами оно искрилось