Скалолазка и мировое древо. Олег Синицын

послышалось шипение газа, запахло цветами, а в следующую секунду Лехе под мышку выстрелила струя полыхающего лака для волос.

      Леха отчаянно заорал. Я насмерть перепугалась, потому как его фланелевую рубашку охватили нешуточные языки пламени.

      Реагируя на экстренную ситуацию, хотя, скорее всего, просто в истерике, Овчинников дал по тормозам, прижимая «жигуленок» к обочине. К одиннадцати часам на проспекте транспорта поубавилось, поэтому в аварию мы не попали. Я в тот момент еще успела подумать, что после сегодняшнего вечера теперь неделю не сяду даже на велосипед.

      А с заднего сиденья последовала новая атака. Свежий «фаербол» врезался в Лехин рукав. Весь в огне, Леха кричал уже жалобно. Пламя от него поднималось высокое, жар разъел обивку салона на потолке. Нужно прекратить это безобразие, кто-то должен избавить Овчинникова от кремации заживо!

      Естественно, что в качестве защитника выступила я.

      Поток пены из огнетушителя вместо полыхающей рубахи сперва хлестанул по лицу.

      Овчинников заорал уже безнадежно.

      – Прости! Сейчас!

      Я сместила прицел и снова вдавила тугой рычаг. Огнетушитель дернулся в руках, пушистая пена накрыла пламя, облизывающее рубаху, и поглотила его.

      Леха замер. Выглядел он так, словно только что выбрался из пенистой ванны, в которую нырнул прямо в одежде.

      Выставив баллончик перед собой, мама держала палец на кнопке, выпуская новую струю лака. В другой руке у нее была одноразовая китайская зажигалка. Мама ожесточенно чиркала ею, чтобы воспламенить газ и в третий раз устроить для Лехи аутодафе. Я успела выхватить баллончик прежде, чем вырвался оранжевый язычок.

      Леха ожил. Он быстро выскочил из машины и стал прыгать по асфальту, стряхивая с себя пену и плюясь. Похоже, я набила ему полный рот. Я тоже вылезла на свежий воздух и распахнула дверь со стороны мамы.

      Выглядела она страшно. Морщины углубились. Глаза бешеные и больные. Рот кривился от гнева. Впечатление такое, словно в нее вселилась зловещая потусторонняя тварь.

      – Мама, ну что с тобой!

      – Алена…

      – Что, мама?

      – Где ты, Алена?

      – Да здесь я!

      Овчинников выплюнул остатки пены изо рта.

      – Ну, блин! В цирк ходить не надо! Чего я ей сделал, скажи? – Он наклонился к маме и прокричал ей в лицо: – Что я вам сделал?!!

      – Не кричи на мою мать! – огрызнулась я.

      – Алена? – поинтересовалась мама в две тысячи первый раз. – Где ты?

      Леха схватился за голову, изображая «что я тут делаю?!», сделал несколько яростных шагов, затем вернулся к машине.

      – Алена, признай, что я ангел!

      – Это сильное утверждение, я должна над ним подумать. Ты ангел, потому что весь в белой пене?

      – Потому что я еще терплю тебя и твою маму. И даже готов довезти вас обеих до бабушкиной дачи, только чтобы этот вечер наконец закончился!

      – Хорошо, ты ангел. Правда, в тебе присутствуют элементы ангела падшего, но это ведь не меняет сути, которую ты желал услышать.