Конкистадор. Дмитрий Володихин

в тютельку. Что? Я знаю, что ты знаешь. Ты уж потерпи. Пожалуйста. Сейчас вот, например, до нашей встречи осталось от силы часа три. Ну, четыре. Ерунда, по большому счету, так ведь, Катенька? Ерунда ведь осталась…»

      Во флоте Поднебесной империи экипажи были семейными. Одна огромная семья на две тысячи глоток, а то и на десять тысяч… И дети, если они перешагнули порог четырнадцатилетия, становились комендорами, инженерами, техниками, десантниками все на тех же кораблях. На терранском флоте порядке были иные. Кто из супругов не летает, тот дожидается второго на поверхности, или, как еще говорят, «на плоскости». Как в старину. Как двести лет назад. Как тысячу лет назад…

      «Катенька…»

      Командор Сомов сидел в скудном, но уютном ресторанчике «Глеб и Ольга». Ресторанчик предназначен был исключительно для военных и располагался на базе «Кувшинка», в двух шагах от рейсового терминала. Виктор дожидался здесь шлюпа до Терры-2. Ему нестерпимо хотелось как следует выпить, но он изо всех сил сдерживался. Супруга Сомова любила выпить с ним вместе… потом. Но начинаться все должно было на трезвую голову. На трезвейшую. И он приучился в конце концов доставлять жене эту маленькую радость.

      Сомов вел одновременно два диалога. Ведя первый из них, внутренний, господин командор обращался к госпоже командорше. Та, хотя и отсутствовала, ухитрялась каким-то образом поддерживать оживленную беседу. Второй диалог относился к Хосе Лопесу, низкорослому тощему дядьке в плохо подогнанной форме. Сколько Сомов помнил, у этого типа форма никогда не бывала в полном порядке. Либо на размер больше. Либо дырка. Либо пятно. Либо топорщится, либо мятая, либо пехотные пуговицы, либо десантные шевроны… Впрочем, надо отдать должное Хосе Лопесу: за все время службы он никогда не надевал форму задом наперед.

      –…а как же твои рыбные фермы под Рио-де-сан-Мартином?

      – Давно мы с тобой не связывались, Витя. У меня все как всегда. Ну, ты знаешь.

      – Женщина или опять скучно?

      – Скучно, Витя. Мне очень нравится разводить самое молчаливое зверье на свете, но что-то, видишь ли, не вытанцовывается. Да.

      – Как ее зовут?

      Лопес помялся.

      – Мерзавец.

      – Никак не возьму в толк: ты что, на мужчин перешел? Вот те на.

      – Это ты, Сомов, мерзавец. А что, настоящий первостатейный мерзавец!

      – Да я ее даже не знаю.

      – Ты пользуешься тем, что знаешь меня, как никто. Да. Пользуешься, не отпирайся! Может быть, мне не хотелось об этом говорить. А ты вскрываешь меня как консервную банку. Разве это дело?

      «Трепло испаноговорящее… Катенька, Катенька, Катенька!»

      Сомов промолчал.

      – Прекрасная Элеонора.

      – Что?

      – Ее зовут Прекрасная Элеонора.

      – И… э?

      – Нет, еще не развелся.

      – Но… э?

      – Ты прав. К сожалению, это неизбежно.

      – А… э?

      – Через месяц-другой чувство вины перестанет меня мучить, я пошлю ей письмо и все необходимые документы.

      –