Храброе сердце Ирены Сендлер. Джек Майер

мелочах, – она попыталась улыбнуться. – Ты его недолюбливаешь, Ирена, но он очень изменился.

      Ирена почувствовала, как у нее по спине побежала струйка пота.

      – Хотелось бы, чтобы он получше относился к людям.

      – В действительности мы говорили о евреях, – сказала Ирена Шульц, – о том, что теперь, после начала войны, им будет еще труднее жить. Он им тоже очень сочувствует.

      Ирена не упустила возможности съязвить:

      – Сочувствием их не накормишь.

      Ирена Шульц принялась теребить сумку с противогазом.

      – Ян Добрачинский, конечно, человек сложный. Но Яга говорит, что мы должны ему довериться.

      – Ты же не рассказала ему о наших…

      – Нет. Нет, конечно же, нет. Но, мне кажется, в скором времени нам просто придется это сделать.

      Снаружи было затишье… разрывы бомб слышались редко и где-то далеко. Ирена откинулась на стену и закрыла глаза. Она прекрасно помнила свою первую личную встречу с Иреной Шульц в 1935-м, через три года после поступления на работу.

      Всю ночь тогда шел снег, и Варшава превратилась в город из рождественской сказки. Но Ирена знала, что уже к середине дня девственные снежные одежды покроются грязью и волшебство обратится в жидкую кашу под ногами. Рабочая неделя шла нервно, потому что Ирена силилась понять смысл введенных правительством ограничений на помощь евреям и цыганам[32]. Когда Ирена добралась до своего кабинета, ее помощница сообщила, что из центральной конторы на Злотой, 74, позвонила ее начальница Ирена Шульц и сказала, что зайдет сегодня «проверить кое-какие документы». За три года работы в соцобеспечении Ирена ни разу не встречалась с надменной пани Шульц, о которой шла не очень добрая слава. Зная ее твердый почерк, скрупулезность и педантизм в бухгалтерских вопросах, Ирена представляла свою невидимую начальницу этаким функционером, пожилой женщиной, обожающей ставить на место ходящих у нее в подчиненных молодых девчонок…

      В кабинет Ирены вошла высокая, исполненная внутреннего достоинства женщина всего несколькими годами старше ее самой, одетая в модный, но практичный серый костюм, с мужским портфелем. Она шагала с самоуверенностью актрисы: плечи подняты, грудь вперед, голова гордо вскинута вверх. Когда начальница подошла поближе, Ирена увидела, что ее короткие светлые волосы, наверно, для пущей строгости образа, прихвачены черными шпильками. Приближаясь к столу Ирены, она не сводила с нее своих голубых глаз.

      Женщина по-мужски протянула Ирене руку.

      – Я пани Шульц… из главной конторы, – сказала она своим хрипловатым голосом. – У меня к вам есть несколько вопросов.

      Она незаметно огляделась по сторонам, чтобы определить, насколько близко находятся те, кто может их услышать, а потом села на стул рядом с Иреной и достала из кожаного портфеля несколько папок. Она наклонилась поближе и, почти касаясь своей головой головы Ирены, проговорила:

      – Здесь есть ошибки.

      Ирена узнала

32

В предвоенной Польше после смерти ее авторитарного руководителя Юзефа Пилсудского (1867–1935) усилились националистические тенденции, которые, помимо прочего, выражались в притеснениях национальных меньшинств, особенно евреев и цыган.