Ослиная Шура. Александр Холин

букет красных роз. Одиннадцать штук. Интересно, а это счастливое число? Почему же совсем нет людей? Без них довольно дико, одиноко, неуютно. Может, появится хоть один? Пусть даже серый, но человек, но живой!

      Вдруг из молочно-серого ниоткуда прямо навстречу Шурочке вылетел ослепительно-белый Кадиллак с откинутым верхом. Сквозь ветровое стекло Шура пыталась разглядеть водителя, а там никого. Машина, не управляемая никем? Или просто лобовое стекло покрыто серой светозащитной плёнкой, сквозь которую невозможно разглядеть салон? Машина несётся навстречу: на пустом шоссе от неё деться просто некуда. Вспыхивают фары, по две с каждой стороны – одна над другой. Кажется, это какая-то устаревшая модель – только и успела подумать девушка.

      Кадиллак блестящим широким бампером ударил Шуру ниже колен. Она упала на голубой тёплый асфальт, почти сразу услышала какой-то противный треск: вероятно, раскололся череп. Надо же, совсем не больно и не опасно. Значит, живые напрасно пугают друг друга смертью, скорее всего, она никакая не уродина и не скелет с косой, если не позволяет боли терзать человека. Только неприятный треск ломаемой затылочной кости черепа всё ещё стоял в ушах. Не исчезал, не испарялся, будто именно треск ломаемого черепа был той самой страшной мукой, за которой приходит небытие. И тут вдруг пришла боль: Дикая, Беспощадная, Весёлая, Оранжевая. Она пляшет, кружится, вертится, кувыркается, не желает отпускать, хохочет…

      Шура проснулась: на губах жалкий болезненный стон, даже хрип. Боль не проходит. Болят обе ноги ниже колен от удара бампером, а голова… голова течёт болью по подушке, жаркими волнами снизу, от конца позвоночника, где притаилась живая человеческая энергия Кундалини. Стервозная спазма замыкается где-то на затылке узлом разноцветных болей: каждая мучает по-своему. Эта хищная беспощадная свора набрасывается откуда-то из серой… нет! уже чёрной пустоты. На глазах выступают слёзы.

      Обильные, горькие! Откуда они, от несказанной, нечеловеческой боли или жалости к себе-любимой? За что такие мучения? Чернота понемногу рассеялась. Оказывается, над Москвой давно уже колышется утро, давно пора вставать. Шура с опаской ощупала голову. Никаких трещин. Потом согнула ноги: колени целы! Нет ни кровавых синяков, ни царапин, ни глубоких ран от удара. Так откуда такая неописуемая нечеловеческая боль?

      Ведь, если это сон, то все приключения, образы и фантазии должны остаться во сне, то есть в прошлом. Меж тем наваждение мучило её уже проснувшуюся. Откуда это? Даже в таком состоянии Шура попыталась понять, проанализировать сон, или, скорее, кошмар, посланный кем-то из Зазеркалья. Несмотря на реальные муки, девушка не оставляла привычку анализа. Вероятно, сказывалась наука Германа, разложить посланное видение по полочкам, либо её аналитический ум сам включался в работу независимо от ситуации. Что же произошло? Обычный сон? Но после обычного сна не бывает такой реликтовой боли! Шура застонала от новой судорожной спазматической волны, прокатившейся по всему телу.

      – Господи! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную…

      Боль