Три заповеди Люцифера. Александр Овчаренко

не хотелось уже ничего. Алексеев не спал вторые сутки и чувствовал себя родственником Буратино, то есть одеревеневшим и готовым за пару часов полноценного сна продать не только школьную азбуку, но и лежавший на столе потрёпанный том Уголовного Кодекса вместе с комментариями. Если бы на месте Сорокина находился обыкновенный уголовник, пусть даже шпион, допрос можно было закончить сразу же после того, как подследственный отказался от дачи показаний. – Не хочешь говорить? Да и не надо! Тебе же будет хуже, иди, посиди в камере подумай! После этого следователь о его существовании мог «забыть» на пару дней и вызвать подследственного на очередной допрос после того, как последний, путаясь в догадках и предположениях, истерзает сам себя переживаниями и окончательно «созреет» для дачи чистосердечных и абсолютно добровольных показаний.

      Однако на месте подследственного находился не простой смертный. Напротив следователя, в дорогом костюме, ослепительно белой рубашке (без галстука), и в поблёскивающих лаком туфлях (без шнурков) сидел высокопоставленный чиновник, имя которого часто встречалось в официальной хронике, а его профиль регулярно маячил среди высокопоставленных лиц, сопровождавших Президента в многочисленных поездках по стране. Сорокина взяли три часа назад, в тот момент, когда он и его прелестная молодая спутница выходили из машины, чтобы скоротать вечерок в новомодном ночном клубе. Именно этим объяснялся парадный вид Сорокина, который резко контрастировал с унылым интерьером следственного кабинета.

      Сорокин молчал и многозначительно поглядывал на часы. Три часа, отведённые законом следователю на принятие решения о задержании или освобождении гражданина, истекали. Следователь Алексеев об этом знал, знал и Сорокин.

      – Ты на часы не гляди. – устало произнёс следователь. – Ты не в районной «ментуре». Это там с дежурного проверяющий спросит, почему он дольше положенного бомжа в «обезьяннике» держит. А здесь проверяющих нет! – развёл руками Алексеев. – Впрочем, тебя здесь тоже нет. Никто ведь не видел, что тебя сюда привезли, и в списках сидельцев ты не значишься.

      – И слава богу. – ввернул Сорокин, который тоже порядком устал от однообразия вопросов и угроз.

      – Пока не значишься! – успокоил его следователь. – У нас это, знаете ли, быстро делается, поэтому советую не упираться и сотрудничать со следствием.

      – Сначала дело возбудите, а потом поговорим насчёт сотрудничества. – устало дерзил Сорокин.

      – Если будете давать показания, то Вам это зачтётся. – уже без всякой надежды на взаимопонимание бубнил Алексеев.

      – Если немедленно не вызовите моего адвоката, то Вам это тоже зачтётся. – вяло оборонялся Сорокин.

      Этот монотонный диалог с небольшими различиями шёл уже по второму кругу. Алексеев понимал, что самое время закончить допрос и отправить подследственного в камеру, а самому здесь же в кабинете упасть на продавленный диван и выспаться. Однако прервать допрос Алексеев не мог, потому что в высоких начальственных