Альбом для стихов. В. К.

м

      Пылился с довоенных пор писчебумажный хлам:

      Секретки, вкладыши, мужской мечтательный портрет

      Во вкусе, вероятно, дам – тех, довоенных лет.

      Альбом! Конечно же, альбом привлёк мой интерес!

      Бумаги плотной желтизна, и розовый обрез.

      И там же, в пыльной полумгле внезапно понял я —

      В него впущу я только свет, свеченье бытия…

      Я жил по-всякому, писал

      Про то, что знал, любил,

      Писал про то, что не любил… я про альбом забыл.

      Он в дальнем ящике стола ждал много долгих лет,

      И он дождался, – вспомнил я про тот смешной обет.

      А может быть, и не смешной? А может быть, и я

      Не только скрежет угадал, но пенье бытия?

      И я собрал свои стихи и просмотрел на свет:

      Вот эти, кажется, пойдут. А эти точно нет.

      Пускай там все правдиво, пусть

      мир низок.

      Но в альбом

      Поклялся я впустить лишь свет.

      И я стою на том.

      Какой альбом?!.

      Зачем альбом?!.

      Мир полон зла, грехов!

      А здесь тиснение – «Альбом».

      И ниже – «Для Стихов».

      Часть1. Дыхание Леты

      Инициал

      Лесок сбегал к реке. Откос

      Чернел полоской, точно рама.

      Таинственная монограмма

      Темнела в золоте берёз.

      Узорной киноварью жгла

      Рябина буквицу опушки,

      Витую литеру ствола

      Раздвоенного у верхушки.

      Бока ольхи чуть в стороне

      Соседней буквы намечали

      Овал. В берёзовом огне

      Два тёмных вензеля стояли.

      Волшбой и тайною дыша,

      Была заполнена лишь светом

      Картина, и в свеченье этом

      Творца её жила душа —

      Без имени, числа… нимало

      Тщеславьем не был он палим…

      Зачем – подумалось – мы длим

      Густую мглу инициала?

      Неогласимы имена,

      Неразносима тайны залежь…

      Всего две буквы. И одна

      Из них намечена едва лишь.

      Рондо

      Уже светает. Тихо тает

      Большая, пышная звезда,

      И мгла прозрачно отлетает

      В свои ночные города,

      На сад прохлада оседает

      И клумба инеем седа, —

      Уже светает.

      Какая смутная беда

      Над этой женщиной витает,

      Босой и зябнущей, когда

      Она в тревоге припадает

      К стеклу прохладному – «Да-да —

      Твердя так безысходно —

      Да,

      Уже светает…»

      А ночь уходит навсегда,

      И слово ночи улетает

      В свои ночные города.

      Над кем оно теперь витает?

      Туда ни спуска,

      Ни следа…

      Уже светает.

      Дом-музей. Мураново.

      В этом доме часы над камином.

      Пахнет золотом, тленом и тмином,

      Пахнет бархатом рытым и стёртым,

      Пахнет временем битым и мёртвым.

      В этом доме часы на столах.

      На сервантах. Меж книг. В зеркалах.

      Здесь так звёздно, так зыбко видна

      Затонувшая в бездну страна.

      В этом доме так много часов,

      Что ни стрелка – ажурный засов,

      За которым жужжанье шмелей,

      Купидонов, медовых полей…

      В этом доме не жили поэты.

      Слишком близко дыхание Леты.

      Здесь поэты могли умирать,

      Но не жить и на лире играть.

      Уверяют что жили. Бог весть.

      Слишком много часов было здесь,

      Слишком много пружин и часов,

      Слишком много чужих голосов…

      Страшный час. Мёртвый час. Ноль часов

      В этом доме.

      Веер

      «О, бурь заснувших не буди,

      Под ними хаос шевелится…»

Ф.И.ТЮТЧЕВ

      Веер синий, тёмно-синий,

      Как вечерняя прохлада:

      Прорезь озарённых линий

      В ночь