Подмастерье. Книга о творцах. Александр Шимонович Коротко

      душа поэта ждёт начала, когда уже

      воспоминания змеиным жалом

      лечат сердце, нагая осень за окном,

      и чистый лист не дышит, замер,

      и в этот час перо поэта оживает

      и мчится по снежной глади, и время

      у станционного смотрителя

      на службе состоит, и дворовые

      топят баню до красного бела,

      но что до этого поэту, бежит

      без устали, без цели в упряжке строк

      по чернозёму вдохновенья до утренней

      звезды, ещё мгновенье – и он рукой

      её коснётся, но гаснет ночь, и вот

      уже звезда снежинкой тает, и рассвет

      рубашки белой расстёгивает ворот

      по-гусарски и пьёт шампанское

      с курчавым визави, и дева-лень лукаво

      смотрит, когда поэт её коснётся

      взглядом, и тут же садится на колени

      друга, и Пушкин, ревностью объят,

      встаёт из-за стола и деву сонную

      ведёт в опочивальню, с него довольно,

      пора и честь гусарам знать.

      2

      Безжалостных событий суть,

      несломленной судьбы забавы,

      уходят дни в последний путь

      по строчкам вверх, к вершине славы.

      Дуэль не вызов, а ответ

      на эхо прожитых страданий,

      в руке убийцы пистолет,

      как ворон ранний.

      Почтенных книг столпотворенье,

      когорта преданных друзей

      и кабинет, души творенье,

      слов отлучённых Колизей.

      Подходят дети, час прощанья,

      рука невольно гонит прочь

      тень откровенного молчанья,

      горит свеча, не гаснет ночь.

      Как утомительны минуты,

      как оскорбителен покой,

      и жизни неземные путы

      летят над чёрною Невой.

      3

      У звёзд – своя печаль,

      сродни небесной тени,

      и солнца край, и слова даль

      воспел твой славный гений.

      Ты преумножил тишину,

      забвению дал крылья славы,

      воспрянул дух в твоём плену

      орлом двуглавым.

      В уединении нашёл

      поля, и рощи, и дубравы,

      ветров покорных нежный шёлк

      и вечеров скупых забавы.

      Скажи, как пишется, поётся

      в блаженной вечной пустоте

      и как душе твоей живётся

      на небывалой высоте.

      ЛЕРМОНТОВ

      1

      Уставший странник

      вечных дней,

      шестнадцать долгих

      нежных лет

      ты жил в плену любви,

      мечтал о ней,

      и солнце проливало дождь

      из золотых монет.

      На землю падали

      скупые вечера,

      и ночь скрывала их

      под тяжестью

      тревожных облаков,

      обломков снов,

      рассвет-отшельник выводил

      неровный нервный стих

      и тут же исчезал

      в прибрежных водах слов.

      В непрошеных людских

      задумчивых краях,

      где полнолунье

      голосом степей поёт

      и на подошвах будней

      жаждет славы алчный прах,

      твоя судьба

      из родника страстей

      живую влагу пьёт.

      И словно гривы

      лошадей,

      ковыль под гнётом

      ветра мчится

      в неведомую даль,

      к вершинам гор,

      хрустальной тишине,

      где так привольно жизнь

      безоблачная длится

      и свет любви горит

      в негаснущем огне.

      2

      С отчаянною болью ты любил

      возвышенно, самозабвенно,

      ты ангелам и демонам служил,

      и кровь неистово текла по венам.

      От злобных слухов, сплетен, лжи,

      оберегал своё ты сердце,

      в чужую суетную жизнь

      ты приходил душой согреться.

      На равнодушия алтарь

      ты положил свои страданья,

      и колокол судьбы, звонарь,

      будил любви