Дочь палача. Оливер Пётч

рядом.

      Куизль пожал плечами.

      – Родимое пятно. Что я еще скажу?

      Георг не унимался. Как показалось Куизлю, на губах у него застыла легкая усмешка.

      – А разве у двоих убитых не такая же отметина была на плече?

      Секретарь с пекарем вскочили. И даже Шреефогль с любопытством приблизился, чтобы рассмотреть пятно.

      Якоб прищурился и посмотрел внимательнее. Пятно было действительно больше обычных родимых пятен. Из него росли несколько волосков, а внизу оно образовывало что-то вроде линии.

      Мужчины окружили Марту. Знахарка уже смирилась со своей судьбой и позволяла разглядывать себя, как теленка на бойне. Лишь время от времени тихонько всхлипывала.

      – И в самом деле, – прошептал секретарь и склонился над пятном. – Похоже на те дьявольские отметины.

      Пекарь Бертхольд усердно закивал и перекрестился. Один только Шреефогль покачал головой.

      – Если это ведьмовская отметина, то и меня следует сжечь вместе с ней!

      Молодой аристократ расстегнул рубашку и показал коричневое пятно на волосатой груди. Оно и вправду было весьма причудливой формы.

      – Это у меня с рождения. И никто до сих пор не обвинил меня в колдовстве.

      Секретарь отвернулся от Марты.

      – Так мы ничего не добьемся. Куизль, покажи ей орудия пыток. И поясни, что ее ожидает, если она не скажет правду.

      Якоб заглянул Марте в глаза. Затем достал из жаровни клещи и шагнул к женщине. Если не произойдет чуда, ему придется начинать.

      В это мгновение снаружи донесся звон сигнального колокола.

      6

      Четверг, 26 апреля 1659 года от Рождества Христова, 4 часа дня.

      Симон вдыхал запахи весны. Впервые за последние дни он чувствовал себя по-настоящему свободно. Издалека доносилось журчание реки. Луга наполнялись сочной зеленью. Между березами и буками, на которых снова распускались почки, цвели подснежники. Лишь в тени под деревьями еще не растаяли пятна снега.

      Он бродил с Магдаленой по лугам повыше реки. Они шли по тропинке, такой узкой, что им приходилось то и дело задевать друг друга. Дважды Магдалена спотыкалась и хваталась за него. И держалась дольше, чем на самом деле требовалось.

      После разговора в «Звезде» Симон поспешил к реке. Ему требовалось все спокойно обдумать и подышать свежим воздухом. Вообще-то он должен был в это время смешивать настои для отца, но это могло подождать и до завтра. И вообще лучше бы ему пока не попадаться на глаза родителю. Они не перекинулись словом даже возле мертвого сына Кратца. Отец все еще не простил сыну, что тот так вот просто взял и ушел из дому к палачу. Симон знал, что через какое-то время буря поуляжется. Но до тех пор лучше бы им пересекаться поменьше. Симон вздохнул. Отец принадлежал к другому миру, где вскрытие трупа считалось кощунством, а больных лечили одними только слабительными, кровопусканиями да вонючими пилюлями. Ему вспомнилась фраза, которую отец как-то обронил после погребения умершего от чумы: «Господь решает, когда нас забрать. И не нам вмешиваться в Его промысел».

      Симону