Кровь леса. Артем Лунин

мне его или дать выпить так.

      Интересно, если я попрошу, она нальет мне неразведенного?

      Я позволяю темному океану качать себя и думаю о Нанджи. Нанджиэрис са Науэрейдехе, дочь Наннитис. Кажется, то, что она назвала мне имя полностью, что-то значило. Я тоже представился вместе с фамилией-именем-отчеством, и она тоже не смогла запомнить и повторить с первого раза. Так что я – Серый, она – Нанджи.

      Девушка говорила на незнакомом, но понятном мне языке. Звучит странно, но так оно и есть.

      Я не всегда понимал Нанджи, стоит вслушаться в певучее звучание длинных слов, как смысл их совершенно терялся, но когда я отрешался от звука и слушал не ушами, чужой язык становился не родным, но хорошо знакомым. Я говорил на языке драконидов, который успел подучить за несколько дней, иногда, забываясь, на русском, но принцесса прекрасно меня понимала. Нужно было не бездумно произносить слова, а самому сознавать, что говоришь, четко формулировать в сознании «единицы смысла».

      Телепатия, вестимо…

      Значит ли это, что имплант выжил? Ведь «Берсерк» и ему грозил уничтожением. Я почти скучал о мозговом червяке, но запросы проваливались в никуда. Биокомп не отзывался. Может быть, однажды «раскрученный» биокомпом телепатический центр теперь вертится сам по себе? Хорошо, если так, но было бы лучше, если бы биокомп оказался жив.

      Вот еще один страх – вдруг он действительно умер и скоро начнет гнить в моих мозгах?

      – Я сейчас уберу тряпку. Осторожно подними веки, почувствовав боль, тут же закрой.

      Мокрая, пахнущая травой примочка поднялась с моего лица, я открыл глаза и снова увидел тьму.

      Болезненная пульсация в глазных яблоках превратилась в острую боль, но я моргал и таращился, пытаясь хоть что-то различить в абсолютном мраке. То, что позволяло нам без переводчика понимать друг друга, донесло до моей сиделки боль и отчаяние. Я попытался отсечь свои чувства, но она почему-то не дала.

      Вернула компресс назад, прохладные пальцы прошлись по моему лицу, заклинания впитывались в кожу.

      – Не надо, отдай.

      – Отчаяние тебе повредит. Если его разделить…

      – Я не хочу, чтобы ты… чувствовала… – В горле запершило, боль в глазах стала невыносимой. Я заплакал.

      Это было то единственное, что я мог сделать.

      Слезы жгли обожженные щеки, девушка молча сидела рядом, вытирала мне глаза.

      – О чем ты думаешь? – прошептал я, услышав какую-то странную мысль, но не успев ухватить ее суть.

      – Слезы, – сказала Нанджи, поколебавшись. – Если есть слезы – возможно, зрение восстановится.

      – Ты только что это придумала? – недоверчиво сказал я.

      – Это правда.

      Сегодня – кажется, третий день после битвы – Нанджи совсем убрала повязку с моего лица. Она сказала, что ожоги на лице неглубоки, я не поверил. Пытался проверить и обнаружил, что руки еле гнутся. Ну да, под пришедшийся вскользь удар плазмы я еще и руки подставил… повезло, пальцы целы. Хотя лучше бы уцелело лицо, что руки без зрения.

      Все же я кое-как изучил свое лицо на ощупь.