Последнее время. Шамиль Идиатуллин

скажет ведь. Ей бы от улыбки удержаться, и неуместной, и не соответствующей – ведь правда грустно, так грустно, как никогда не было и не будет.

      – Мне вот тоже. И так уезжаю, а еще Арвуй-кугыза уходит. Он тебя любит.

      Айви кивнула, неожиданно для себя всхлипнула и торопливо вытерла нос.

      Позанай продолжил, не отрывая от нее добрых светлых глаз:

      – Да тебя все любят, хорошая ты. Ну и вообще у нас… Уезжать жалко.

      Так не уезжай, чуть не попросила Айви, но не успела. Позанай сказал тем же печально-задушевным тоном:

      – Жаль, мы с тобой так и не единились ни разу. Хочешь, вечером сегодня? А то когда еще сможем.

      Айви замерла, поспешно вскинула глаза, пытаясь удержать недоумение, восторг и ужас, накатившие тремя стремительными волнами, и тихо проговорила:

      – Очень хочу, Позанай, но у меня кровь сегодня.

      – А, – сказал Позанай. – Жалко. Значит…

      – Я могу остановить, – выпалила Айви отчаянно. Она правда могла, хотя это было и вредно, и грешно.

      Позанай ласково улыбнулся.

      – Да что ты, не надо. От этого всем хуже, уж поверь.

      Ничего себе, подумала Айви, «поверь» просто так не говорят, только если по себе знают – то есть он знает, то есть кто-то для него уже кровь останавливал, и он теперь об этом рассказывает? Это смело, наверное.

      А Позанай добавил:

      – В другой раз, значит.

      – В какой – другой? – не поняла Айви. – Ты же завтра…

      Или ты передумал, хотела спросить она, но не успела. Позанай объяснил:

      – Ну, как-нибудь.

      Улыбнулся и повел ладонью у локтя, не дотронувшись – хотя плечо Айви само потянулось навстречу. В животе как будто дернулся птенец, Айви вздрогнула, взгляд непроизвольно метнулся и уперся почему-то в Кула. Тот зверовато, как всегда, глянув по сторонам, сел на край лавки рядом с Чепи. Чепи тут же отодвинулась. Ладно хоть не устроила представление с зажиманием носа и показательным уходом. Молодец.

      Айви и сама, наверное, с трудом удержалась бы от такого представления: Кул был слишком темный, жесткий и чужой. Он еще и подчеркивал это дикарской неудобной одеждой и лысой головой. Волосы-то у него как у всех мары были, Айви помнила, он и сбривал, наверное, чтобы отличаться. Но на поляну-то пройти Кул сумел. Мары он, получается, все-таки. Не зря слова «род» и «урод» похожи.

      Лицо спрятал, нос платком зажал, невежа. Не Позанай, прямо скажем.

      И тут до Айви дошло.

      Она хотела спросить, в какой следующий раз. Хотела сказать, что, в отличие от большинства, считает, что пара – это серьезно, это взрослые, которые не должны единиться со всеми подряд, не дети же уже. Хотела угрожающе процедить: «Вот так, значит, да?»

      Смысла ни в чем из этого не было. Поэтому Айви просто покивала и решила было так же снисходительно погладить Позаная по руке, нет, над рукой, а еще лучше – по животу, как Сылвика Кула, чтобы от одного прикосновения взыграл, восстал и отсеялся – и устыдился, крылу и мужу сеять вхолостую позор, к тому же у порога уходящего Арвуй-кугызы, да только