Укротить ловеласа. Дарья Сойфер

чтобы пережить уже этот дурацкий день. Она манила и звала, и Надя будто уже слышала дразнящее перешептывание пузырьков и представляла, как нальет себе полный бокал, вытянет ноги и закроет глаза. И даже перспектива делить с ванную с Платоном пугала уже не так сильно.

      Надя сдалась. Да, поступила малодушно, но она собиралась похоронить эту тайну прямо здесь, на ресепшн, и скрыть от Платона весь пердимонокль с номерами, а главное, комплимент от отеля. Потому что делиться шампанским в ее планы не входило. К тому же Платону все равно не стоило пить накануне важного концерта. А что касается фруктов… Что ж, может, она и оставит в вазе пару яблок.

      Номер был скромный – на большее принимающая сторона не расщедрилась. Но Надя многого и не ждала: ей требовались только тишина и ортопедический матрас. И сейчас она бы с удовольствием насладилась и тем и другим, однако надеяться на то, что Платон сможет сам, без приключений добраться из филармонии, было бы слишком опрометчиво.

      Надя не знала даже, чего опасается больше: что он заплутает в венских указателях или что уйдет с репетиции с какой-нибудь второй скрипкой. И хотя Наде было совершенно наплевать на интимные развлечения Платона, она подозревала, что этот новоиспеченный дуэт разразится прямо у нее за стенкой, а ей сегодня полагалось оплакивать свои отношения, а не слушать чужие.

      Уже садясь в такси до Карлсплац, Надя набрала господина Шульца, организатора концерта.

      – Надия! – обрадовался он, будто весь день только и ждал ее звонка. – Я как раз был на репетиции! Это феноменально! Платон превзошел все мои ожидания. Но почему он все время молчит? У него все в порядке? Перелет прошел хорошо? Он здоров? Говорят, сейчас ходит какой-то ужасный грипп…

      Надя зажмурилась от внезапного словесного обстрела и попыталась рассортировать в голове груду вопросов. Хотя бы на две кучки: важные и вежливые.

      – Все прекрасно, Томас, – ответила она наконец. – Платон всегда мало говорит накануне концерта, ему очень важно сосредоточиться, сами понимаете.

      – О да, – понимающе протянул Шульц.

      Вообще-то Надя врала. Но что еще ей было делать? Сдавать Платона с потрохами и рассказывать Томасу, что этот гениальный виолончелист превращается в табуретку, когда дело доходит до лингвистики? Сколько ни бились с ним репетиторы в школе, сколько словарных карточек Платон ни развешивал по квартире, сколько приложений ни качал, – стоило кому-нибудь обратиться к нему по-английски, он впадал в ступор и хмурился. Глядя на него случайный прохожий мог бы решить, что Платона вот-вот разобьет инсульт. И чтобы хоть как-то спасти имидж друга, Надя придумала эту легенду про предконцертные медитации.

      Больше всего Надю удивляло, как при таком мощном иммунитете от иностранных языков Платон умудряется цеплять девушек в любой точке планеты. Видимо, когда у тебя не живот, а конструктор из кубиков, резко теряется надобность в переводчиках. Не то чтобы Надя ему завидовала, но иногда ей тоже хотелось узнать, каково это, когда тебе не нужно