Связанные любовью. Евгения Перова

собиралася компания блатная…» Я же не видел ничего, кроме Катиных зовущих глаз, завитков темных волос на белой шее и лифа ее вишневого платья с мелкими пуговками, которые я скоро буду расстегивать – одну за другой. В этот вечер я пересидел всех, даже Лёнчика. Принеся на кухню последние тарелки, спросил у Наташи, которая мыла посуду:

      – Еще надо что сделать?

      – Нет, спасибо Юрочка! Ты и так хорошо помог.

      – Это я вместо подарка. Надо же было на день рождения с пустыми руками прийти! Прямо стыдно.

      – Ладно, свои люди – сочтемся.

      – Да, а стулья?

      – Катины? Завтра отдам, а то поздно.

      Я целомудренно чмокнул Наташу в щечку и вышел на площадку. Постоял, послушал, потом осторожно нажал кнопку Катиного звонка, коротко звякнувшего. Дверь распахнулась почти мгновенно, в проеме возникла Катя. Она приложила палец к губам, схватила меня за рукав и втянула в квартиру.

      – Иди на свет, – прошептала она. – Только не шуми.

      Мы шли на цыпочках, но из одной комнаты все-таки раздался слабый женский голос:

      – Катя, пришел кто-то?

      – Бабушка, это Наташа табуретку вернула! Спи себе.

      Наконец мы оказались там, где горел свет, – это была, судя по всему, уже третья комната – спальня, о чем свидетельствовала кровать с резными спинками. Катя заперла дверь и прошептала:

      – Раздевайся.

      Я развязал галстук и снял пиджак, на большее меня не хватило. Ноги не держали, и я сел на край кровати. Все больше волнуясь, смотрел я, как Катя расстегивает крючочки на боку (пуговки оказались декоративными) и стаскивает через голову свое вишневое платье. Оставшись в розовой комбинации, она подняла ногу на стул и осторожно скатала тонкий чулок, потом так же – второй. Сняла пояс с резинками. Заведя руки за спину, расстегнула лифчик и вытянула его из-под комбинации. Все это она проделывала перед большим зеркалом-трельяжем, так что я видел Катю со всех сторон. Наконец она вынула из волос шпильки и встряхнула головой – тяжелая коса упала ей на спину, кончиком достав почти до талии. Катя обернулась ко мне:

      – Ну что же ты?

      Я встал. Катя подошла и принялась расстегивать ремень, а потом и брюки. Тут я опомнился и быстренько избавился от одежды.

      – Так-то лучше, – сказала Катя и обняла меня за шею. Мы поцеловались. Дальнейшее я помню смутно. Осталось только ощущение неимоверного чувственного восторга и неотвратимого падения в бездну. Необходимость соблюдать тишину настолько обострила наши чувства, что каждое прикосновение обжигало, а стук сердец оглушал. Прошла вечность, пока мы смогли заговорить.

      – Тебе придется уйти в четыре, – прошептала Катя. – Потом бабушка может проснуться.

      – А сейчас сколько?

      – Два с небольшим.

      – Хорошо, значит, еще раз успеем.

      Катя тихонько рассмеялась и тут же зажала себе рот рукой.

      – Неужто так понравилось? – спросила она.

      – Ты необыкновенная,