Меньше или равно 2020. Денис Мозжухин

одарил мне изданную в Донецке маленькую книжечку своих стихов, надписав: Д. Мозжухину от Д. Мозжухина.

      Держа в руках эти небольшие свежеотпечатанные мягкие книжицы, отец больше всего гордился тем, что его стихи понравились донецким типографам: метранпажу, редактору, наборщикам со свинцовыми руками.

      Все сомневался.

      Я уговорил отца подарить мне и второй экземпляр, надписав: Д. Д. Мозжухину от Д. Д. Мозжухина, благо деда тоже звали Дима.

      А у самого меня никогда и в мыслях не было, что стану делать подобное, выпускать сборник стихов, надеясь, что он кому-то понравится.

      Ну, тексты к песням, положим, ну, короткие эссе на узко популярные темы, не более того.

      Но не стихи же, какой я поэт…

      Но вот собрался.

      По сравнению с 70-ми советскими годами, уже тогда, в 90-е, когда отец «издавал свою книгу», не такой это был и подвиг, а уж теперь-то…

      Каждый может напечатать что хочет и где хочет, называется – разместить.

      Но тем не менее я, как и отец – выпускаю, и как отец – сомневаюсь.

      Итак, Д. Д. Мозжухину от Д. Д. Мозжухина, алаверды и мир праху.

      (др отца)

      У отца сегодня день рождения.

      Он давно повесился, а я

      продолжаю все его движения,

      восхожу по лестнице в маяк.

      У него по маю маета была,

      у меня с июня весь отчет.

      Бестолково, слабо, нерентабельно

      жизнь моя по плоскости течет.

      Как посмотришь – древо неизменное,

      корни в землю, листья в небеса.

      Вроде чудо, но обыкновенное,

      с детства привыкаешь к чудесам.

      Я давно уже в отцовском возрасте,

      сам себе дороги мастерю.

      Но бывает, сквозь печаль и проседи,

      в прошлое как в зеркало смотрю.

      Сам себя учу житейской азбуке,

      сам себя подбрасываю вверх.

      Удивляюсь, огорчаюсь, радуюсь

      и смеюсь. И слушаю свой смех.

      (красные листья)

      Мы расходились.

      Мы разлетались мокрыми брызгами.

      Было только начало,

      остальное утонуло в глупых мыслях.

      Мы удалялись,

      а осень кричала

      красными листьями:

      Остановитесь! Остановитесь!

      Остановитесь, что вы делаете?!

      Знаете ли вы, что исправить трудно?

      Что может быть недоразумение?

      А мы разлетались,

      за неимением

      в себе

      чего-то большого и светлого.

      Деревья плакали от ветра,

      глядя нам вслед.

      (Антон)

      Я встану как устану,

      когда узнаю, где.

      Со мною реки встанут

      и блики на воде.

      Я стану тут Антоном

      в поношенном пальто.

      Никто не знает, кто он.

      И я не знаю – кто.

      Все будет непонятно,

      случайно и легко,

      как вкус травины мятной

      на юге далеко.

      И умерев по сроку,

      познав спирали суть,

      как прежде одиноко

      я снова тронусь в путь.

      (…)

      Падают с неба листья,

      вяло цепляя ветки.

      Рыжая краска лисья

      осени ставит метки.

      Ржавые крыши смотрят

      в небо, дыша устало.

      Ветер, больной и мокрый,

      ходит по кровле старой.

      Ночь переходит в утро.

      Утро – почти что вечер.

      Прожитый день – как будто

      крестиком сон отмечен.

      Сделалось время уже,

      цепь облаков смыкая.

      Листья ложатся в лужи,

      медленно промокая.

      (деревня)

      Стояли ливни над большой деревней.

      Была забыта солнечная даль.

      И шум дождя звучал музыкой древней,

      единственной в ответе за печаль.

      Стояли дни, короткие, пустые,

      свеча стояла в вазе у стола,

      стояли мысли глупые, густые,

      стояло время… а вода текла.

      Поток, то водопадом, то сопрано,

      давал понять, что это – навсегда…

      В те дни природа спать ложилась рано,

      совсем