У истока реки. Патрисия Сент-Джон

/section>

      ГЛАВА I

      ВИШНЕВОЕ ДЕРЕВО

      – Франциск! – крикнул отчим. – Угомонись! Оставь в покое сестренку. Ей же больно! Ты ведь большой мальчик!

      Франциск сглотнул и, как обычно, начал препираться:

      – Пап, она пнула меня первой – она всегда первой начинает, а ты всегда…

      – Я не пинала тебя.

      – Нет, пинала.

      – Нет, не пинала.

      – Франциск, попридержи язык! Вон у мамы уже разболелась голова от твоего крика. Разве тебе ее не жалко?

      – Но ведь я только хотел сказать…

      – И не хочу слышать. Забирай свои тарелки и ступай обедать к себе в комнату. И сиди там, пока я не позову тебя. Ваши ссоры действуют мне на нервы. Ведешь себя словно маленький!

      Франциск схватил тарелку, положил на нее фруктовое пирожное и, нарочно стукнув ногой Венди по коленкам, выбежал за дверь. По коридору вслед за ним неслись ее пронзительные вопли. Но к себе в комнату Франциск не пошел. Он направился в гостиную, сунул за пазуху комикс «Звездные войны» и через заднюю дверь прошмыгнул во двор. Ему не хотелось проходить под окном кухни, где сейчас обедала его семья, он на цыпочках обошел вокруг дома и опрометью бросился к изгороди. Пригибаясь к земле, Франциск пробрался сквозь заросли высокой травы, что росла за яблонями, и оказался у вишневого дерева в самом дальнем конце сада.

      Никто точно не знал, кому принадлежит это дерево, потому что его корни давно уже перекочевали на соседний участок, принадлежавший миссис Гленгарри. Это обстоятельство приятно будоражило воображение Франциска, поскольку присутствие в этом месте было сродни прегрешению. Как здорово наблюдать за двором и садом миссис Гленгарри, оставаясь, как он думал, незамеченным! Правда, соседка давно уже стала замечать, что с дерева то и дело свисают мальчишеские ноги; и когда однажды сандалия Франциска свалилась с его ноги и упала в заросли лаванды, в саду миссис Гленгарри, она вышла из дома и вернула сандалию ее законному владельцу. Ей нравилось видеть эти свисающие с дерева ноги; они напоминали ей о чем-то, чего она лишилась много лет назад.

      Никто из семьи Франциска не знал о его убежище в ветвях вишневого дерева – хранить тайну ему помогала густая листва, да и забраться на вишню было не так-то легко. А лезть на дерево с тарелкой в руке и вовсе не стоило, поэтому Франциск доел обед, притаившись в кустах, сунул пирожное в карман и, подпрыгнув, ухватился за нижний сук. Он закинул на него ноги, подтянулся и уселся на нем верхом. Потом, цепляясь за ветви и сучья, он медленно вскарабкался на дерево и расположился там, где ствол расщеплялся надвое, образуя подобие сиденья. Места как раз хватило для Франциска и небольшой жестяной коробочки.

      Франциск уселся поудобнее, достал коробку и стал исследовать ее содержимое. Все было на месте – три игрушечные машинки, полсотни вкладышей от жевательной резинки с изображениями футболистов и пакетик мятных леденцов. Он доел крошки пирожного и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию.

      Он не обиделся на то, что его выпроводили из кухни. Когда случалось, что папа злился, у мамы болела голова, а Венди капризничала, самым подходящим для обеда местом было именно это вишневое дерево. Но все же у него почему-то больно щемило в груди. Венди ударила первой – она всегда задиралась первой, – а папа всегда ругал его, потому что он был старше, и это казалось Франциску несправедливым. Если бы он не был приемным сыном, то папа любил бы его ничуть не меньше, чем Венди и Дебби, и он был не прав, сказав, что Франциску нет дела до матери. Франциск очень переживал из-за того, что у нее все время болит голова, и ради мамы был готов на все, но ему никогда не представлялось случая доказать это. Папа назвал меня непослушным, а мама, как всегда, ему поверила, и это нечестно – Венди начала первой, а они никогда не называют ее непослушной и не ругают. Папа всегда винит меня.

      Его мысли кружили по кругу, возвращаясь к одному и тому же. Нечестно – несправедливо! – говорил он себе по ночам, лежа в постели и силясь уснуть; он думал об этом в классе и потому часто не слышал слов учительницы, которая потом жаловалась родителям на его рассеянность. Папа опять сердился и называл его непослушным, а мама снова верила ему. И это было несправедливо.

      Но здесь, среди вишневых ветвей, он быстро забывал о несправедливости, потому что вокруг было столько интересного. Вот из дома вышла миссис Гленгарри в накинутой на плечи шали – она собиралась покормить своих кошек; вот миссис Роуз, соседка через два дома от них, развешивает выстиранные кухонные полотенца. Франциск мог наблюдать за всем, что происходило у соседей и на дороге, по которой с шумом проезжали грузовики и легковые машины; за дорогой начинался лес, а за ним простирались теплые Уоркширские земли, с холмами, фермами и пастбищами, и где-то там, меж холмами, текла река. Был март – заканчивалась дождливая зима. Вода в реке поднялась и едва не скрывала перекинутые через нее мосты.

      Потом Франциск долго смотрел на двор перед своим домом. Крокусы завяли уже, но сквозь высокую траву пробивались острые бутоны бледно-желтых нарциссов. Было тихо, слышалось только щебетание птиц,