Крепость души моей. Генри Лайон Олди

пистолета уперся в грудь стушевавшегося остряка. – Леопольд, выходи! Выходи, подлый трус!

      От его хохота Вовка побледнел. В юности Владимир Чиж пять лет оттрубил санитаром в психбольнице, в отделении для буйных. Он знал, кто так смеется.

      – Только я это… – счел нужным предупредить жилистый, долговязый Вовка, деловито разминая ноги. – Я ж бить буду, Артур Рустамович…

      – Бей!

      – Ага, бей… у вас, небось, переговоры, а вы с фингалом…

      – Бей, дурила! За каждый фингал даю премию!

      – Буду стараться, Артур Рустамович. Вы уж не забудьте про премии…

      – Порадуй шефа, Чиж!

      Вовка затанцевал, закружил по залу. Стрелял ногами с безопасной дистанции: прямой, боковой, в прыжке. Артура он не доставал – так, баловство, разведка боем. Но и Чисоеву не удавалось сблизиться с вертлявым Чижом. Он маневрировал, низко пригнувшись, раз за разом отдергивал голову, когда Вовкина пятка разбойничьим кистенем пролетала рядом. Верткий, зараза. Кузнечик, мать его. Брыкается…

      Удар в грудь Артур проморгал. Пятка Чижа оказалась твердой и убедительной, как дубовая киянка. Из легких вышибло воздух, Чисоева унесло назад, он едва не сел на задницу. Окрыленный успехом Чиж подскочил ближе, крутнулся на опорной, желая с разворота заработать премию, а то и две. Нырнув под удар, Артур с ревом ухватил Вовку между ног, вознес над собой – и завертел волчком. Кто-то из зрителей охнул, живо представив себя на месте кузнечика.

      Чиж взлетел, грохнулся и оказался погребен под рычащим медведем.

      – Шеф, хорош! – крикнул Стас.

      – Он сдается!

      Красный туман перед глазами редел медленней, чем хотелось бы. С опозданием Артур понял: задыхаясь, Вовка отчаянно лупит шефа ладонью по бедру. Он слез с Чижа, протянул ему руку: вставай, мол. В голове крутилась дурацкая фраза из школьного курса литературы: «Добрые люди от него кровопролитиев ждали, а он чижика съел!» Чехов это сказал или Толстой, Артур не помнил.

      – Яйца на месте?

      – Всмятку, – просипел Вовка. – И премия накрылась…

      – Будет, – пообещал Артур. – Купишь новые. Следующий!

      Чиж помедлил и ухватился за протянутую руку. Поднимаясь, он старался не смотреть в глаза Чисоеву. «Поддался! Он поддался, скотина! – гулким набатом ударило в виски. – Они все мне поддаются!»

      – Ну, кто?! Кто еще?!

      Он с головой нырнул в безумный водоворот – хрип, сопение, кипяток соленого мужского пота. Менялись соперники, Артур не замечал пропущенных плюх и ссадин от сорванных захватов – для него все слилось в один-единственный поединок без конца и начала. В пьяную, жестокую круговерть, имя которой – жизнь. Другой жизни у него не осталось. Он швырял и ломал, на полную, на всю катушку, как в последний раз. Так было два десятка лет назад, когда Артур Чисоев рвался к финалу. К победе на турнире, посвященном памяти его отца. К праву первородства, которого он был лишен. Он мог лишь выгрызть зубами, вырвать первородство у судьбы, и то на краткий миг.

      Любой ценой!

      Стены зала, размещенного в цокольном этаже офиса, выгнулись чашей, призовым кубком – исполинской