Лихое время. «Жизнь за Царя». Евгений Шалашов

при Иоанне Васильевиче. В опричниках не был, но в Ливонской войне сражался славно, назначался государем во вторые воеводы (конечно, не в главные, а во вспомогательные полки) и уже к двадцати годам имел чин стольника. А при болезненном Федоре Иоанновиче стал едва не первым любимцем царя. Поговаривали, что государь хотел ввести молодца в Думу, в чине окольничего, но проштрафился стольник перед царским шурином Борисом Годуновым, в один миг из любимцев став опальным! Вместе с князем Федором Мстиславским хотел «развести» царя с бездетной супругой Ириной и женить его на дочери князя.

      Говорили, что после беседы с Аверкием государь призадумался – а не дать ли Руси наследника? Вот только не решился царь, а при виде любимой супруги и вовсе передумал. Передумав, поделился думами с шурином, и княжну Мстиславскую вместо венца отправили в Выксинский монастырь на Шексну-реку, а князя Мстиславского шуганули в деревню. Ну а остальных – кого куда. Хорошо, что не на Лобное место. Палицын, коего посчитали душой заговора (умен!), лишенный чинов и поместья, был отправлен всех дальше – на Соловки.

      Игумен, покойный отец Иаков, велел выделить опальному стольнику келию, сытно кормить, работы не задавать. А что с ним делать? Прислали не пойми кого – не узник, не трудник и не послушник. Однако Аверкий не хотел быть праздным нахлебником – вместе с братьями возил из Колмогор известь, таскал «дикий» камень на строительство стен. Свободное время выпадало – читал и беседовал со старцами. И как-то само собой получилось, что не захотел он возвращаться в мир царских палат, интриг и придворных сплетен, став послушником, а в скором времени и иноком Соловецкого монастыря – Авраамием…

      Отец Антоний втайне гордился, что монах, чье имя называли рядом с именами воевод земли русской, принимал постриг на Соловках. А он, смиренный мних, держал тогда ножницы…

      Как знать, не сидел бы сейчас старец Авраамий в настоятельском кресле, но Годунов, некоронованный государь, узнав о постриге, приказал вернуть заговорщика. Борис Годунов, при всех недостатках, ценил умных людей.

      Авраамия, говорят, в последний раз видели в войске князя Пожарского, что шло на Москву. А удалось ли отбить Первопрестольную у ляхов или нет, никто пока не знал. Думал настоятель, что не раньше октября известно будет. Вот, стало быть, прибыли и новости. Рановато.

      – Зови Авраамия, – приказал игумен. Спохватившись, сказал: – Старца ко мне в келию, а остальных в странноприимческую избу поставь. Пусть отдохнут, а после заутрени разберемся.

      – Отец игумен, а там и мнихи, и миряне. Негоже старцев вместе с мирянами селить. Надобно иноков-то по келиям расселить… – заявил послушник, но, поняв, что ляпнул не то, да еще и учить настоятеля вздумал, упал на колени: – Прости, отец игумен…

      – Яков, кто у тебя отец-наставник? – ласково поинтересовался игумен и сам же ответил: – Отец Фома. Так вот, сыне. Утречком, как к отцу-наставнику на молитву пойдешь, скажешь – отец-настоятель велел вам обоим на две седьмицы на скотный двор идти, навоз за коровами убирать. Понял, за что?

      – Понял,