Я вещаю из гробницы. Алан Брэдли

виде моего уродливого лица.

      Почему-то мне было бы намного спокойнее знать, что мы с сестрами разной крови.

      Кровь летучей мыши, точно! Эта ведьма Даффи!

      Однако все, что теперь оставалось, чтобы завершить мой эксперимент должным научным образом, – это лично провести кое-какие дополнительные исследования и сделать выводы, основанные на собственных наблюдениях, за жидкостями настоящей летучей мыши.

      И я точно знала, где ее добыть.

      Утром мне придется встать пораньше.

      3

      Стоял один из тех чудесных мартовских дней, когда воздух так свеж, что наслаждаешься каждым дуновением; когда каждый одурманивающий вдох создает в легких и в мозгу такие новые вселенные, что кажется, будто сейчас взорвешься от чистой радости; один из тех буйных дней с несущимися облаками и мелкими ливнями, резиновыми сапогами и уносимыми ветром зонтиками, когда чувствуешь, что и правда живешь.

      Было слышно, как в лесу заливались птицы: ку-ку, жаг-жаг, пю-уи-ту-уитта-уо.

      Был первый день весны, и Мать Природа, похоже, знала об этом.

      «Глэдис» поскрипывала от радости, когда мы неслись под дождем. Пусть даже она намного старше меня, она любит хорошую пробежку во влажный день так же, как и я. Ее изготовили в Бирмингеме на Британском заводе стрелкового оружия в отделе велосипедов еще до моего рождения, и изначально она принадлежала моей матери Харриет, назвавшей ее «Ласточкой».

      Я переименовала ее в «Глэдис[6]» из-за ее жизнерадостного характера.

      Обычно «Глэдис» не любит мочить юбки, но в такой день, когда ее шины поют на влажном бетоне и ветер дует нам в спины, нет времени для жеманства.

      Широко расставив руки, чтобы полы моего желтого макинтоша превратились в паруса, я отдалась на волю ветра.

      – Ярууу! – завопила я, проносясь под дождем мимо парочки промокших коров, рассеянно взглянувших на меня.

      В туманном зеленом свете раннего утра Святой Танкред напоминал георгианскую акварель, его башня зловеще маячила над выпуклым церковным кладбищем, и казалось, будто аэростат оторвался от причала и устремился в небеса.

      Единственной резкой нотой в этой умиротворяющей сцене был алый фургон, припаркованный на мощеной булыжником дорожке, ведущей к главному входу. Я сразу же признала в нем фургон мистера Гаскинса, церковного сторожа. Рядом на траве под тисами стоял сверкающий черный «хиллман», и его блестящая лакировка сказала мне, что он не принадлежит никому из Бишоп-Лейси.

      К западу от церкви, почти скрытый туманом, напротив часовни припарковался синий грузовик. Из его открытого откидного борта торчали пара старых лестниц и партия грязных ветхих досок. Джордж Баттл, подумала я. Деревенский каменщик.

      Я резко затормозила и прислонила «Глэдис» к обветшалой усыпальнице некоей Кассандры Коттлстоун, 1685–1750 (точная современница Иоганна Себастьяна Баха, заметила я).

      Высеченная в камне и печально поистрепавшаяся, Кассандра лежит на заросшей мхом гробнице с закрытыми глазами,

6

Прозвище Глэдис, по-видимому, происходит от английского слова glad – довольный, веселый, жизнерадостный.