Крылатый лев, или Тайна цветных облаков. Светлана Белл

Пойду тапки шить. Продадим их – сахаром запасемся, карамели у Реуса купим, а может, и шоколада. А ты спи, сынок, ни о чем не думай.

      Тапки у отца получались отменные. Он мастерил их из разноцветного войлока, расшивал лентами и бусинами, украшал замысловатыми узорами – народ раскупал мигом. Но никогда, никогда отец не шил ночами! Он не раз повторял: «В потемках только недотепы работают», и ворчал, если я, прогуляв весь день с ребятами, засиживался за книгами допоздна.

      Днем он ни минуты не сидел сложа руки, но, едва спускались сумерки, оставлял все дела. Укладывался отец рано, и кофе не мешало ему спать богатырским сном. Выпив на ночь пол-литра обжигающей черноты, он заваливался на набитый соломой матрас, накрывался овчиной и закрывал глаза – а спал он бесшумно, как привык когда-то в дальних опасных походах.

      А сегодня – вот оно как: «Кофе перебрал…»

      «За меня боится, – понял я. – Вдруг от досады глупостей натворю? Слова Колдуна вспоминает: „Не прилетит Крылатый Лев – и сын погибнет“. А если… если так и случится?!»

      Ледяной иней облепил меня целиком. Колючий страх, сотканный из миллиона мыслей-снежинок, приклеился к гортани, к животу, к сердцу, осел в груди увесистой и липкой студеной глыбой.

      Но я разозлился на себя – и страх неохотно начал таять. Если и надо за кого тревожиться, то за отца! Изводится, сердце не бережет, а оно у него и так потрепанное – что ни битва, то зарубка. С виду-то Воин Вадим еще крепкий, как кряжистое дерево. Высокий, когда не сутулится. Но я-то знаю, что изредка он украдкой заваривает в кружке-великанше не кофе, а щепотки целебных трав – и давние раны мучают, и сердце беспокоит.

      Устроив на плече Серебристого медведя, отец не спеша побрел в кухню. Чиркнула спичка, и в комнату вновь пробрался горький кофейный дух. Закрыв глаза, я мысленно обратился к родному облаку: «Лев мой солнечный, где ты? Давай так: я проснусь – а ты рядом!» Я даже улыбнулся, представив, как могучий Крылатый Лев ластится ко мне, нежится, обнимает, щекочет лицо пышной золотой гривой.

      Согреваясь доброй надеждой, я не заметил, как заснул. Мне снился прекрасный золотой Лев – озаренный искристым сиянием, он парил над вечерним городом, над домами с высокими черепичными крышами, над Овальной площадью и старым парком, мерно взмахивая красивыми точеными крыльями. И там, где он пролетал, вспыхивали разноцветные звезды.

      Во сне я был безбрежно счастлив, а утром, вскочив, вскрикнул от горького разочарования. Льва возле меня не было.

      Я кинулся к окну – и ничего не увидел. Улицу спрятал густой, слоистый, как простокваша, туман. На топчане выстроились в ряд три пары тапочек из войлока – новенькие, нарядные, с бусинами, стеклярусом и тесьмой. Из кухни доносилось постукивание молоточка – отец снова что-то мастерил. Неужели так и не ложился?

      Сумрачно глянув на помятые за ночь штаны, я шагнул к умывальнику, плеснул в лицо пригоршню прохладной воды. Потом еще и еще – чтобы смыть боль, тревогу, недоумение и обиду. Подошел отец – я молча кивнул и принялся так истово начищать порошком зубы, будто собрался весь