Охота на Нострадамуса. Игорь Вардунас

елены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью.

      …Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа.

Декларация независимости

      Пролог

      1985

      Маленький бельчонок,

      Пора тебе в кровать,

      Завтра день ведь долог,

      И нужно отдыхать…

      – Помогите!.. Выпустите меня, пожалуйста! Умоляю! Я никому не скажу-у!

      – Ну-ка тихо! Тихо, кому говорю? Тебя разве не учили, что перебивать старших нехорошо? Неужели тебе не интересно дослушать? Я сочинил этот стишок специально для тебя.

      Взрослый замер и прислушался. В ночном воздухе дыхание неторопливо превращалось в густой клубящийся пар.

      – Будешь слушать?

      В опустившейся лесной тиши неразборчиво прозвучал сдавленный, тоненький всхлип.

      – То-то. Вот и умница.

      Хрусь! Хрусь!

      Тупое лезвие вогнутой садовой лопаты стало вновь вгрызаться в грунт, закидывая комьями сырой земли последний видный угол грубо сколоченного ящика, лежащего на дне двухметровой ямы, напоминавшей могилу. Куплеты считалки в обрамлении пара ритмично срывались с обветренных бормочущих губ, по мере того как копающий сильнее налегал на черенок лопаты. Словно в чаще осеннего леса закипал кем-то позабытый большой сюрреалистический чайник.

      Остро пахло разрубаемым дерном, свежими досками разломанных ящиков и потом, насквозь пропитавшим свитер под расстегнутым рыбацким плащом.

      Ты свернись клубочком,

      Сон к тебе придет…

      Измазанный в глине сапог с налипшими на подошву листьями вдавил царапнувшее по камню лезвие, и копающий крякнул, вырывая из земли внушительный кусок дерна с корнями, которые упруго рвались, словно жилы человеческой плоти. Нагруженное лезвие лопаты повернулось к яме. По лесному ковру зашлепала осыпающаяся грунтовая крошка, рядом с кучей хвойного муравейника детским шнурком плюхнулся червяк.

      И расскажет ночью,

      То, что завтра ждет.

      – Выпустите меня, пожалуйста!

      – Ну-ка, цыц, ты! Ишь развопилась!

      Быстро же она очухалась. Надо было посильнее плеснуть на платок.

      – Вы-пус-ти-те, прошу!

      Снизу раздался приглушенный удар, сопровождаемый сиплым криком. Под тонким слоем набросанной земли доски скрипнули, но выдержали. Толчок на слух звучал явно слабее. Это хорошо. Это очень хорошо. Значит, осталось недолго. Устала, наконец. Они вечно такие непоседливые, эти мальцы. Глаз да глаз нужен. И с ними одни сплошные расходы. Копающий ухмыльнулся. Разворчался, как какая-нибудь домохозяйка. Но лишняя банка столярных гвоздей все-таки была чересчур накладной. Пусть и новеньких, добротных. С визгом вонзающихся в дерево так же легко, как нож в масло. Тук-тук-тук!.. Он и так проторчал на заправке дольше обычного. Да и тот парень на «Форде» чересчур сильно пялился, пока он выгребал кассирше остатки мелочи да засовывал покупки в пакет. Не смекнул бы чего.

      Перехватив лопату, мужчина полез в карман плаща, отозвавшийся холодной сталью до половины наполненной фляги. На смену настороженности пришло облегчение. Еще осталось. Последние деньги вместо гвоздей он потратил на пойло. Немного выпивки для папочки холодным осенним вечерком. Для старого доброго папочки. Человек приложился к фляжке. Холодное горлышко обожгло губы. В мозгу сладкой эйфорией разливалось привычное предвкушение скорой развязки.

      – Умоляю! Я никому не скажу-у!

      – Ну, тихо, тихо, красавица. Осталось чуть-чуть. Еще немножко потерпеть. Э-эх…

      Хрусь! Хрусь!

      Засунув флягу обратно в карман и перехватив лопату, мужчина принялся шустрее закапывать яму, на дне которой в ящике отчаянно билась девочка.

      Ты свернись клубочком,

      Сон к тебе придет.

      Пум, пурум-пум-пум…

      Она изо всех сил трепыхалась, безнадежно суча руками и ногами, словно жук, посаженный в коробок, которого придавили ватой.

      Все бельчата должны спать,

      Хватит хвостиком махать…

      Скребущий отзвук железа все дальше и дальше уходил вверх, отрезая девочку от внешнего мира, который давно погрузился в давящую, удушливую тьму. Сквозь еще остававшуюся единственную косую щель между досками, единственный спасительный лоскут внешнего мира, были видны ветки, небо и куцый огрызок луны, тусклым светом освещавший исцарапанную и испачканную щеку девочки, с полосками слез.

      Страх сжимал сердце, стискивал горло и вязко набивался