Гончарный круг. Владимир Ионов

Другим тоже оказалось нечего больше сказать, и в избе сделалась неловкая какая-то пауза. Хозяин плечом услышал, что у Матрены даже рука горячее стала. По делу-то он бы сейчас, как хозяин, должен чего-то начать, чем-то занять людей, да ведь не каждый день такие-то гости в доме, не скоро придумаешь, как с ними быть. Спасибо, беспокойный молоденький гость выручил.

      – Рассказали бы вы гостям чего-нибудь, Михаил Лукич, – попросил он хозяина.

      – Это Макара надо позвать – он у нас поговорить-то мастер, а я, может, покажу пока, как горшки ляпают?

      – Это совсем здорово!

      – Глины, правда, нету. Обождите, к соседу коснусь. – Он живо поднялся, велел Матрене поставить гостям молока, а сам поскорее вышел на улицу. Хоть и грешно от гостей убегать, а со своими-то, деревенскими все поваднее.

      На улице на него насела безвелосипедная ребятня. Он сказал им, что про кино и сам пока ничего не знает, и пошел на другой посад, где увидел деда Александра и Макара.

      – Здорово живете! – поприветствовал друзей. Они не ответили ни который. – Здорово, говорю. Ты, ровно, скучный какой Макар?

      – Да не пляшется чего-то. Матренит всего. Грудь болит, в ногах ломота… – Есть у них с Михайлой Лукичом такая поговорочка: один, бывало, скажет «грудь болит, в ногах ломота», а другой тут же и подхватит: «самогоночки охота!» Но на сей раз Михаил Лукич не подхватил.

      – Глины у тебя нету? – спросил он.

      – А тебе она по што?

      – Да по што она бывает? Повертеть хоть што ли им чего.

      – Больно они у тебя спорые: не господи, прости, не ко рту поднести, а уж крути им? Слышь, Ляксандр, вертеть собрался Михайла-то!

      – Да, да, да, да!

      Михаил Лукич поднялся с лавки. Где же глины-то ему взять? Сенокос ведь – никто теперь не крутит. Не к яме же за три версты топать…

      – Ты бы, Макар, зашел, поговорил чего…

      – Рожей я этта Матрене не вышел. Тебя спросил, а она: умойся, мол, сперва!

      – Наплюнь на нее…

      – Разве што. Может и зайду. А ты это… Кондратий вчерась с ямы тащился.

      У Кондратия в яме глина была серая, тоскливая. Михаил Лукич не любил ее из всех – мнешь, что мышей давишь, только что не пищит. Ну, да что теперь делать?

      Глава 2.

      Взятый взаймы ком глины он положил на доску у окна, принес свой «струмент»: низкую скамейку с кругом, черный, обколотый по краю горшок, какую-то деревянную штуку вроде сапожного ножа, струну с деревяшками на концах. Надел пересохший фартук из мешковины, местами продранный, сплошь заляпанный глиной, марганцовкой, ржавчиной и еще невесть чем. Разложил, расставил вокруг себя инструмент всяк на свое особое место.

      Гости сошлись в маленькую кухонку глядеть. Места им всем не хватило, встали у переборки, вытянули друг из-за дружки головы.

      Первый раз в жизни садился Михаил Лукич вертеть горшки при стольких свидетелях. Всяких у него в доме гостей перебывало: горшками интересовались фининспекторы, председатели колхоза и сельсовета. Было дело, и били они горшки, и считали их, а так, чтобы поглядеть, как он их крутит,