Репортаж с того света. Светлана Алешина

пылая праведным негодованием, закончил Клочков.

      Он собрал фотографии в большой черный пакет из-под бумаги, положил его себе на колени и поудобнее устроился на ободранном стуле.

      – Вот черт, – с досадой произнес лейтенант и почесал голову грязными ногтями.

      Несколько минут в дежурке царила тишина, потом лейтенант все же решил расставить точки над i.

      – Так, значит, выстрела ты не слышал, Клочков? – бодро произнес он.

      – А если у убийцы был пистолет с глушителем? – вопросом на вопрос ответил Клочков.

      – Ну ты, друг, детективных романов начитался, – осклабившись, похлопал его по плечу лейтенант, – иди-ка ты домой, а мы уж здесь как-нибудь разберемся.

      – А как вы найдете то место? – въедливо поинтересовался Дмитрий, – ну, то, где труп лежит.

      – Найдем, найдем, – успокоил его лейтенант, думая, что отделался от надоедливого чудака, – работа у нас такая – разыскивать.

      Менты насмешливо переглянулись, сдерживая новый приступ хохота.

      Но Дмитрий, который поднялся было со своего места, чтобы уйти, снова сел на стул.

      – Нет, вы без меня не найдете. Я покажу.

      – О господи, – возопил лейтенант, закатывая глаза, – ладно, хрен с тобой, – он махнул рукой, видимо, приняв окончательное решение. – Матвиенко, – он повернулся к темноволосому сержанту, – бери машину, этого… чудика и осмотри там все, понятно?

      – Так бензина же нет, – возразил было Матвиенко.

      – Найдешь, – рявкнул на него лейтенант, – понятно?

      – Понятно, – сержант хлопнул Клочкова по плечу. – Поехали, Конан Дойл.

* * *

      Я неслась по трассе со скоростью сто километров в час и едва успевала краем глаза схватывать быстро меняющийся заоконный пейзаж. Настроение было ни к черту. Я возвращалась из Карасева, где провела четыре дня, вдосталь наговорившись с моей словоохотливой и по-деревенски наивной мамой и школьными подругами. Странным было то, что эта поездка на родину, предпринятая в качестве неотложной меры по оказанию себе срочной психологической помощи, повергла меня в еще большую депрессию. Я поняла, вернее, почувствовала, насколько чужой и скучной стала для меня размеренная и непритязательная полусельская жизнь.

      Первый день прошел еще вполне сносно, я бы даже сказала, весело: взаимная искренняя радость встречи, длительное застолье, знакомый деревенский говор, местный колорит, свежие новости о том, кто на ком женился, кто кого родил, протяжные, с чувством исполненные песни и, конечно, всяческие солености, которые я смерть как люблю.

      Но последующие три дня явились для меня настоящей пыткой. Поначалу я хотела просто отдохнуть, возродиться, выражаясь фигурально, из пепла городской суматохи и отчужденности, почитать, просто расслабиться. Но провалявшись полдня на постели под неусыпным контролем моей матушки, каждые десять минут интересующейся, не принести ли мне чего-нибудь поесть, не налить ли молока, не заболела ли я и отчего хандрю, я поняла, что издергаюсь и свихнусь в Карасеве окончательно, что неспешный ритм здешней жизни не для меня,