Путь Грифона. Сергей Максимов

Приказано вам на Керчь и Феодосию наступать, вот и надо было туда наступать. А вы здесь. На нашем участке.

      – Принимаю на себя командование симферопольским гарнизоном. И начинайте учёт пленных, – решительно заявил в свой черёд Будённый.

      Обида на несправедливость происходящего быстро распространилась из штаба во все части Второй конной армии. Менее подверженные коммунистическим иллюзиям махновцы непроизвольно стали поглядывать в сторону крымских перешейков, за которыми осталась привольная степь и вольная воля. Но было уже поздно пытаться беспрепятственно выбраться из подобного закупоренной бутылке Крыма. Особый отдел ещё одной красной армии, а именно четвёртой, уже приступил к разработке планов разоружения бывших союзников.

      А что же махновцы? Будучи ударной силой армии Миронова, они участвовали во взятии Евпатории, Севастополя, Керчи и Ялты. Пятнадцатого ноября махновская Особая бригада, или, как они сами себя называли, Крымская группа, по приказу Филиппа Кузьмича Миронова начала передислоцироваться в Евпаторию для несения гарнизонной службы. Так получилось, что, пытаясь оградить своих боевых товарищей от соприкосновения с частями других армий, Миронов оказал им медвежью услугу. Теперь махновцы размещались компактно.

      Для разоружения и расправы над ними следовало их только окружить и отсечь от возможных путей отступления. Потеряв бессчётно бойцов убитыми и ранеными в самой бригаде и в других частях и дивизиях, к которым они прикреплялись, махновцы были серьёзно обескровлены. Но говорить о том, что их можно брать голыми руками, не приходилось. Эти люди могли и за себя постоять, и дать сдачи любому, кто попытается напасть. К тому же их популярность в Красной армии стала столь велика, что уже и мироновцы стали называть себя махновцами. Чтобы не тратить время на разъяснения, кто к кому прикреплён и какая часть первой вошла в тот или иной населённый пункт.

      Впервые в жизни Суровцев не работал и не служил, а, как говорится, «отирался при штабах». Пользуясь тем, что пока до него не было никому дела, он сходил и в штаб армии Миронова, где шумно обсуждался и сразу же осуждался приказ Фрунзе о разоружении махновцев. Заглянул в только что созданный особый отдел Чёрного и Азовского морей. Вышел оттуда с настоящим мандатом с подписью и печатями.

      При выходе из помещения, у большой голландской печи с синими изразцами, обратил внимание на разноцветную, пёструю гору непонятного происхождения. «Погоны! Офицерские погоны», – изумился он. Каких их только не было! Большинство чёрных с разными кантами, различных добровольческих дивизий. Алексеевские, корниловские, марковские, дроздовские и другие… В основном обер-офицерские погоны… Хотя попадались и подполковничьи, и полковничьи погоны старших офицеров…

      – Что это у вас? – спросил изумлённый Суровцев у молодого чекиста, растапливавшего печь.

      – Сам, что ли, не видишь? – нарочито грубо ответил молодой человек.

      – Вы ими печь топите? – не мог поверить своим глазам Суровцев.

      – А