Темная мишень. Сергей Зайцев

голоса вырвалось сиплое карканье. Поляков закашлялся, снова сплюнул. Кровь сочилась из разбитых десен, содранных изнутри о зубы щек, из прокушенного языка, пульсировавшего жгучей болью. Каждое слово давалось с трудом. – Паша… отпусти по-хорошему. Смогу помочь твоему сыну – помогу, обещаю. Ты меня знаешь.

      Все-таки у Храмового имелось больное место, и Грешник угодил точно в него.

      – Мой сын – это мой крест, – Робинзон надменно вздернул подбородок, отбросив лживые эмоции. Тонкие губы зло искривились. – Ему не нужна помощь. Создатель его судьбу уже решил. А ты решил свою, предав.

      – Так ты не собирался меня отпускать, – запоздало дошло до Грешника. – Просто проверял. Ну и паскуда ты, Робинзон.

      – Спокойнее, Серёга, спокойнее, – как и ранее, самообладание вернулось к Храмовому быстро, он снова насмешливо заулыбался. – Мне от тебя больше ничего не нужно, лишь сжигает любопытство – так почему же ты решил уйти? После стольких-то лет?

      Объяснять ведь бесполезно. Не нужны ему объяснения. Робинзон все уже решил. Кровь наполнила рот, Сергею пришлось снова сплюнуть.

      – А то ты не знаешь. Прогуляться захотелось… подышать свежим воздухом. Душно здесь, рядом с тобой и твоими псами. Смердит мертвечиной.

      – Да ведь и ты не ангел, – не без иронии парировал Робинзон. – Немало желающих найдется поквитаться с тобой за прошлое.

      – Твои приказы развязывали мне руки. Может, лучше они поквитаются с тобой?

      – Но кровь-то на тебе, Грешник. Не дергайся, стой на месте. Дернешься – и разговор закончится. Выпишем тебе путевку в ад. Твоей жене жизнь не обещаю, зачем мне старуха? А дочку, так и быть, пощажу. Девок у нас мало, глупо разбрасываться. Она мне родит нового сына.

      – Знаю… – Поляков запнулся от нахлынувшей ярости. Не смог сдержать чувства в узде, как привык. – Знаю, ты давно на нее заришься, сволочь.

      – Не кипятись, дружище… Знаешь, а вот не буду я решать твою судьбу. Пусть люди решают. Что скажешь, Головин?

      – А вот и скажу, – завхоз шагнул вперед, глаза гнома горели обжигающей ненавистью. – Я все скажу. Помнишь мою жену, Грешник? Помнишь, что ты с ней сделал?

      – Она была смертельно больна, Головин, – глухо ответил Поляков, чувствуя вдруг навалившуюся на него жуткую усталость. Бессмысленный разговор. – Радиация ее рано или поздно бы доконала. Я избавил ее от мучений, и, насколько помню, тогда ты был не против. Сам-то не смог, кишка тонка.

      – А как же его сын, Грешник? – Головин дернул подбородком в сторону недобро оскалившегося Жердяя, стоявшего от него по левую руку.

      – Ублюдок и насильник его сын, весь в папочку пошел, – Поляков машинально коснулся саднившей щеки, отдернул руку, всматриваясь в кровь на пальцах. Затем спокойно взглянул в глаза Жердяю. – Я вспорол ему глотку с удовольствием, и прикончу тебя, если потребуется.

      Тот злобно прищурился, шагнул было вперед, замахиваясь, чтобы ударить пленника в лицо прикладом АКС, но завхоз перехватил его за руку, толкнул назад:

      – Мы