Ночь кровавой луны. Светлана Алешина

ля, то бишь передо мной – преступник, но его глаза были глазами очень хорошего человека.

      Я потом обернулась и долго смотрела ему вслед. Как будто предчувствовала, что эта случайная встреча должна изменить ход моей жизни. И тот миг, когда Пенс попросил меня сходить к Лешке Ванцову, чтобы тот помог ему с техосмотром, был запрограммирован богом.

      Только не подумайте, что я такая самоуверенная, просто иногда бог сталкивает меня с некоторыми людьми. Наверное, чтобы я все-таки чему-то научилась в этой жизни. Ведь нельзя же постичь ее премудрости, не общаясь с другими представителями рода человеческого!

      Игорь не обратил на меня особого внимания, разве что посмотрел чуть дольше, чем на плафон, да слегка улыбнулся. Обманывать себя смысла не было, но мне почему-то показалось, что в это мгновение что-то произошло и с ним, и со мной. Мне даже почудилось, что ему хочется что-то сказать, а мне хотелось это услышать. Но – одно мгновение, и все стало на свои места.

      Его увели. Я вздохнула и постучала в дверь кабинета.

      – Войдите, – раздался Лешкин голос.

      Увидев меня на пороге, Лешка моментально убрал хмурь из глаз и широко улыбнулся.

      – Сашка, солнышко, я рад тебя видеть…

      Он тут же протянул мне листок с координатами некого Анатолия Ивашкина, к которому надлежало пойти Пенсу.

      – Надеюсь, все пройдет нормально. Значит, открываете сезон мотогонок?

      – Да, – кивнула я. – Жутко как надоела зима.

      – Не тебе одной, – согласился со мной Лешка. – А как у вас с частным сыском? Много жен вернули под конвоем?

      Воспоминание о человеке в коридоре было связано со словом «конвой». Я помрачнела.

      – Что? – сразу заметил Ванцов. – Работа мешает радостно воспринимать объективную реальность?

      – Да нет, – отмахнулась я. – Работа, Лешка, упорно изображает из себя волка. То есть я практически маюсь бездельем, поскольку к нам за целый месяц никто толком не обратился… Я даже начала скучать.

      – Счастливица, – вздохнул он. – Мне это не грозит. Сама видишь, сколько навалено на столе… И это еще не все. Хочешь кофе?

      Я кивнула.

      Он громко заорал:

      – Людмила!

      Из соседней комнаты выплыла полненькая дамочка бальзаковского возраста и со скромной улыбкой остановилась перед нахалом Лешей.

      – Кофе сделай, – скомандовал тот.

      К моему удивлению, она с покорностью «младшей жены в гареме» отправилась выполнять приказ.

      – Как ты обращаешься с секретарем? – возмутилась я.

      – Это не секретарь, – поморщился он. – Это мои следователи. Две тетки, от которых проку никакого. Пусть хоть кофе варят!

      Да уж, посмотрела я на Ванцова. Сказал бы спасибо, что не я работаю в твоем отделе… Как пить дать, кофе варил бы именно ты!

      Когда она вернулась, он протянул ей папку и сказал:

      – Это отнеси. Введешь данные в компьютер.

      – По Воронцову? – спросила она.

      Он кивнул.

      Она жалостливо вздохнула.

      – Людмила! – строго сказал Ванцов. – Если ты собираешься рыдать над судьбами убийц и их жертв, тебе тут нечего делать.

      – Ну, не все такие железобетонные, как ты, – неожиданно огрызнулась Людмила, забирая папку. – Кому-то надо и проявлять немного понимания…

      Он проводил ее таким огнедышащим взором, что я перепугалась за ее дальнейшую судьбу.

      – А кто это Воронцов? – поинтересовалась я.

      – Убийца, – лаконично ответил он.

      – И почему она его жалеет?

      – Да потому что это не «дело», а сплошной женский роман! – сердито воскликнул Ванцов. – Одни сплошные «сюси-пуси» и горькие рыдания! Если я тебе расскажу, ты будешь давиться слезами и не сможешь выпить кофе толком! Прямо находка для слабонервных баб этот Воронцов! Еще и красив, еще и обаятелен! И вот ведь какая незадача – убийца! Только про это вспоминают намного позже. Когда вдоволь налюбуются его обаятельной рожей!

      – И чего он такого сделал, что ты его невзлюбил с такой силой? – деланно-равнодушно спросила я.

      На самом деле я уже догадалась, что речь идет о том парне, которого я встретила в коридоре. То, что он оказался убийцей, повергло меня в шок – его глаза были ДРУГИМИ.

      Не знаю, как вам это объяснить, но за время моей работы я имела возможность много раз смотреть в глаза «убийц» и могу без особого труда охарактеризовать категории оных. Предположим, бывали убийцы по призванию. У этих смерть жила в глазах, немного разбавленная ложью. Можно было обмануться на какое-то время, но потом это все равно обнаруживалось. Были другие убийцы. Эти даже не трудились скрыть свое «эго». Или просто не могли этого скрыть? Конечно, были и случайные убийцы, но у этих в глубине глаз плескались горечь и страх, а у Воронцова этого не было. Только…

      Я вспомнила строчки из «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда:

      Но боль,