Янтарная капля. Ярослава Шестова

ела посуда, работала кофемашина, из ниоткуда играл легкий джаз, посетители вели негромкие беседы. Время от времени из кухни разносился звон мытых тарелок. Люблю подобную атмосферу. Немногочисленный народ толпился у кассы, в основном все спешили занять места поближе к кондиционерам. У многих с собой в руках чемоданы и сумки – вокзал рядом, неудивительно.

      Москва то ли город возможностей, то ли город спешки. Я так и не разобрался. То ли дело тихий Мурманск. Когда приехал оттуда в московское общежитие, подумал, что попал в сущий ад: и днем и ночью шквалы информации, шума, гама, какой-то бесполезной возни и разговоров ни о чем, скрежет зубов, от чего возникала мысль написать всем вокруг справку с диагнозом «Повышенная агрессия и публичное проявление хамства».

      Сложно было ориентироваться в пространстве, говорить о своем мнении кому-либо рядом с тобой. Когда еще совсем недавно был школьником, очень сложно научиться говорить твердое «нет», когда надо, на вопросы окружающих взрослых людей. До сих пор, уже семь лет спустя после выпуска, кажешься себе самому школьником, не выучившим урок. Одно дело, когда за тебя все говорят и делают родители. Совсем иначе – взаимодействовать со всеми, далеко не всегда вежливыми особями, самому. Лет в восемнадцать я твердо решил, что надо работать над твердостью и уверенностью, иначе в этих джунглях я не выживу. Уж не знаю, откуда у меня эта застенчивость, которая так часто дает о себе знать. «Я хочу с ней бороться!» – решил вчерашний школьник-сопляк, записал это в своем дневнике, впервые отправляясь в университет, в который он каким-то чудом попал на бюджет. Тогда еще я знал, что слова имеют силу, если их записать.

      Принесли-таки кофе. Я отхлебнул, дав приятной горечи разнестись по всему телу. Вот она – счастливая жизнь свободного художника, которого теперь назовут не иначе как «фрилансером». В Москве же любят все иностранное.

      Главное – не говорить никому, кто ты, иначе рискуешь быть заваленным восклицаниями а-ля «Ты такой счастливчик!», «Вот бы мне никуда не ходить утром!», «Ты, наверное, ни разу не ездил на общественном транспорте в час-пик!» (а вот это сражает наповал). Людям нравится думать о том, что кому-то повезло больше, чем им. Приятно, наверное, думать, какой же ты несчастный, какой обделенный судьбой. Разве я не прав?.. Мало кто зрит в корень и пытается представить себе всю картину: поиск клиентов вместо сна, звонки, обещания вроде «мы вам перезвоним» и тишина, которая в какой-то момент стала невыносимой. То была самая сложная зима в моей жизни.

      А потом прилетели грачи, как с той знаменитой картины, и я вздохнул с облегчением; вздох облегчения. Все стало налаживаться буквально на глазах, само собой, словно по мановению волшебной палочки. И я вспомнил, ради чего устроил весь этот сыр-бор с отчислением из финансового университета, несколькими работами днем и ночью, лишь бы накопить на еду, жилье и курсы копирайтинга в другом конце города. Компьютера у меня тогда не было, чтобы учиться по Интернету. Да и писать всякие слоганы и рекламу не было моей заветной мечтой. Это как оболочка, видимость, за которой стоит нечто более яркое и близкое сердцу.

      Дыши, пока дышится – пиши, пока пишется.

      Давно, когда мы проходили в школе «Мастера и Маргариту», невольно сравнивал себя с Мастером, он ведь тоже не мог жить без своего дела. Эх, где сейчас, интересно, так стопка зеленых тетрадочек в линейку по двенадцать листов? Там же были какие-то то ли стихи, то ли песни для гитары собственного производства, то ли рассказики. Вспомнил об этом только сейчас. Трогательно.

      Отхлебнул порядком остывший кофе.

      Кем бы я был, если бы пошел по тропе, что пророчили мне? Иди на банкира, говорили они. «Пошли они все к черту»– раздалась эхом строчка в дневнике, записанная в порыве ярости прыщавым подростком, прятавшим под парту одну из тех зеленых тетрадочек и пишущим очередную идею, новый порыв души, едкий, колкий, как его тогдашний характер. Время меняет все, поэтому когда пришла пора менять паспорт к двадцати годам, а это было уже в Москве, вдали от опекунских глаз, изменились и имя, и фамилия. О чудо.

      Они, эти опекуны, ни разу не удосужились позвонить мне, узнать, как у меня дела. Только на дни рождения приходили скромные весточки «С днем рождения!». И ничего больше. Ничего лишнего. Неужели их настолько не интересует, как я сейчас живу?.. Ну да, я же совершеннолетний, а значит и опекуны мне больше не нужны. Ну да, неродной же, терять по сути нечего.

      Пошли они все, подумалось мне однажды опять. На душе скребли кошки. В ту ночь мокрая подушка не дала мне уснуть, как и весь хаос в темно-кудрявой голове.

      Теперь я уже пять лет как другой человек.

      И да, навязанный универ я так и не окончил. И в родной город не вернулся. В Москве меня никто не знает, кроме нескольких доверенных лиц, которые смогли буквально вырвать меня из лап депрессии. Как же я им благодарен!

      А в паспорте от меня прошлого осталась лишь фотография моих больших карих глаз и волнистой темно-коричневой шевелюры с чубом. И вот уже пять лет в паспорте я значусь как Иосиф Мицкий.

      На кассе официантка под легкий джаз на ломаном английском объясняет что-то новоприбывшим туристам на вопрос о кофе: латте или капучино? Названия кофе она