Где бы ты ни скрывалась. Элизабет Хейнс

полями. Никто сюда не ходит, даже собак здесь не выгуливают, среди куч старого железа, строительного мусора, скопившегося за десятилетия, обросшего сорняками в человеческий рост. Чего тут только нет: мотки старого кабеля, ржавые канистры, истекающие бурой маслянистой жидкостью, – полно всякой дряни. А у рощицы, на краю пустыря, точнее, под тремя раскидистыми липами – глубокая канава, после сильных дождей здесь собирается вода, которая потом стекает к речке, в миле отсюда.

      Прошло еще несколько минут.

      Все. Умерла.

      Порыв ветра растрепал его волосы, и он машинально взглянул на небо сквозь резной свод листвы: с востока надвигались темные дождевые тучи со встрепанными рваными краями.

      Он осторожно спустился по крутому обрывистому склону канавы, опираясь на лопату, чтобы не потерять равновесие, встал над телом и с размаху, не колеблясь, вогнал острое лезвие в лоб лежащей перед ним женщины. В первый раз он слегка промахнулся, и штыковая лопата, спружинив, отскочила, но во второй раз послышался глухой треск – череп Наоми раскололся. Тяжко дыша от натуги, он продолжал методично, мерно опуская лопату, дробить кости, выбивать зубы, превращать кожу, кости, мясо в жуткое месиво.

      Ну вот, теперь это уже ничем не напоминало Наоми.

      Он снова пустил в ход лезвие лопаты, отрезал один за другим пальцы, затем порезал в лоскуты ладони, чтобы не оставить ни единой зацепки для опознания.

      Орудуя перепачканной в крови лопатой, он забросал месиво камнями, песком и мусором, покрывавшим дно канавы.

      «Грязно сработано, – с досадой отметил он, – кругом кровь».

      Но когда он закончил, утирая слезы, не унимавшиеся с того момента, как Наоми (с перерезанным уже горлом) изумленно произнесла его имя, потемневшее небо уронило первые капли дождя.

      Среда, 31 октября 2007 года

      Я упорно продолжала прокручивать таблицу на экране монитора. Ну что она стоит в дверях? Торчит там уже почти минуту – я же вижу в темном окне ее отражение. На улице опять темно, как странно. Такие короткие стали дни! Когда я утром выходила из дому, тоже была темень.

      – Кэти?

      Я обернулась:

      – Прости, я что-то задумалась. Что?

      Эрин, подбоченившись, прислонилась к дверному косяку, рыжие волосы были кое-как собраны в пучок.

      – Я спросила, ты ведь уже скоро закончишь?

      – Нет, не скоро. А что?

      – Ты не забыла, сегодня вечером Эмили устраивает отвальную? Пойдешь?

      Я снова уставилась на экран:

      – Не знаю, наверное, не получится, мне надо закончить таблицы. Ты иди, иди, не жди меня. Я, может быть, потом забегу ненадолго.

      – Ну как хочешь.

      Эрин негодующе затопала к выходу, хотя в ее мягких мокасинах топот получался не очень убедительным.

      Нет-нет, не пойду, не пойду. Я не могу. Только не сегодня. И с какой стати мне тащиться на прощальную вечеринку какой-то Эмили, с которой едва знакома? Хватит с меня грядущей рождественской вечеринки – туда уж точно придется идти. Они начали обсуждать ее чуть ли не в августе…