Звезды над Занзибаром. Николь Фосселер

прибыл оттуда, чтобы сделать Занзибар тем, чем он стал сегодня. Самые старшие из его детей еще жили там, там же жили дети его сестер и их дети. Меджид кивнул, и она спросила:

      – И как там? Так же, как здесь?

      Меджид ухмыльнулся.

      – Ни чуточки! Только песок, да пыль, да камни… Такого, как на Занзибаре, больше нигде не увидишь, это говорят все, кто повидал мир. – Он секунду помедлил. – Через несколько лет ты все увидишь собственными глазами, когда станешь женой одного из твоих двоюродных братьев.

      Салима покачала головой, взвешивая услышанное и сопоставляя с давно известным. С младых ногтей она знала, что когда-нибудь отправится в Оман, чтобы там выйти замуж. Время от времени оттуда приезжали в гости двоюродные братья и сестры. Большинство из них Салима терпеть не могла. Они приводили ее в бешенство своим высокомерием: морщили нос, оглядывая их дворец и делая нелицеприятные замечания, как «свободно» живут на Занзибаре, как много здесь «африканского» и как их ужасно злит, что дети говорят не только по-арабски, но и на суахили. Но сама она никогда не видела Омана и не знала, как далеко он находится от Занзибара.

      – Но я ведь вернусь домой, да? – неуверенно спросила она.

      – Нет, Салима, ты останешься там. На Занзибар ты сможешь приезжать только в гости.

      Руки Меджида лежали на ее плечах, и впервые она почувствовала, как неприятны ей его прикосновения; его пальцы показались ей чужими и очень тяжелыми.

      Фран-ция, Ис-па-ния, Пор-ту-га-лия. Какая же у них там жизнь? Может, она хоть чуточку похожа на нашу? Или совсем другая?

      Желание неизведанного вдруг накатило на Салиму, желание чего-то такого, что она и представить себе не могла; пальцы ее ног зарывались в песок. Как будто она хотела пустить здесь корни, сильные и глубокие.

      Она резко повернулась, крепко обхватила Меджида руками и спрятала лицо на его животе.

      Увидеть это все я очень хочу. Но я не хочу уезжать с Занзибара навсегда. Никогда, никогда!

      Никогда.

      2.

      Чуть золотистый утренний свет заливал женские покои во дворце Бейт-Иль-Мтони. Нарождавшийся день благоухал свежестью и чистотой, к которым примешивались запахи мокрой листвы и реки. Пока в нем чувствовалась лишь капелька одуряющих сладких запахов цветов и пряностей, разлитых по всему острову. Теплая влажность пока еще не перешла в удушающий и цепенящий зной.

      В просторных высоких покоях, толстые стены которых не пропускали сюда дневную тропическую жару, стояла тишина. Слышно было лишь глубокое равномерное дыхание и кое-где – легкое похрапыванье. Вокруг бесшумно сновали рабыни, остерегаясь раньше времени разбудить свою госпожу, делая приготовления к дорогостоящему утреннему туалету.

      Это был тот утренний час, когда все сарари, наложницы султана, и старшие дети еще раз укладывались спать. Слишком короткими были жаркие ночи, и слишком скоро – задолго до рассвета – наступало время ритуальных омовений, чтобы в чистых одеждах последовать заунывным крикам муэдзина. Те, кому после