Выбор оружия. Андрей Левицкий

он в десантники попал. Поднатаскали там, конечно. Говорил, даже в горячих точках бывал. С тех пор сноровка никуда не делась и уже не раз нам жизнь спасала.

      Надо идти, вроде спокойно. Хотя почему сигнала два, а тело одно? Непонятно…

      А это еще что такое? Я поднялся на колени, да так резко, что Пригоршня забеспокоился.

      – Что? Что там, Химик?

      На полутораметровой высоте спиной к башне висел человек. Я бы не так удивился, если бы из его брюха торчал, скажем, лом, которым какой-то силач пробил и тело, и кирпичную кладку, – но нет, он просто висел там, словно насекомое, прилипшее к мухоловке на люстре.

      Опустив бинокль, я глянул на Пригоршню. Он уже стоял на коленях рядом, чуть подавшись вперед, склонив голову и уперев приклад в плечо. Ствол плавно двигался из стороны в сторону. У напарника не простое оружие, а целый «автоматно-гранатометный комплекс» под названием «Гроза», который можно и в штурмовой автомат, и в карабин, и в гранатомет превратить, причем из первого в последний – всего лишь с помощью простого переключателя. На левом боку под мышкой висел компактный «Кипарис», правда, со сломанным лазерным целеуказателем, а на ремне справа – «беретта».

      – Что там? – напряженно спросил он, не опуская «Грозу».

      – Человек на башне висит, – пояснил я.

      – А! – выдохнул Пригоршня после паузы. – Вижу. Так это ж мертвец!

      – Ну да, – согласился я. – Мертвец, однако.

      – Тю! Ты сказал: «висит». Я думал, повис, держится за что-то, а он… Чем это его пригвоздили, не разберу?

      Он опустил автомат и сел, поджав ноги. Вопросительно посмотрел на меня. Трупы для Зоны – обычное дело, нет в этом ничего удивительного. Я понимал, почему напарник торопится: не только из-за природной суетливости, но и потому, что надо бы все осмотреть до темноты и валить отсюда побыстрее.

      – Так, ладно, – сказал я. – Хрен с тобой, идем.

      Он тут же вскочил. Я тоже поднялся; мы начали спускаться, осторожно, не отрывая взгляда от дома, развалин и башни. Она пострадала не так сильно, как здания рядом, крышу только снесло, видны покореженные балки. Но, в общем, почти целая, и двери закрыты, возможно, даже заперты.

      – Чего ты такой нервный всю дорогу?

      Сделав еще несколько шагов, я ответил:

      – Дело гнилое какое-то.

      – Почему вдруг? Попали люди в передрягу, надо помочь… Ну и самим заработать слегка…

      «Слегка»… Мы рассчитывали, если все сладится, поднять на этой операции тысяч сто. И по моим, и по напарника меркам – огромная сумма, в жизни мы такой не видели. Хватило бы на «вездеход-броневичок универсальный», о котором Пригоршня давно мечтал, и еще осталось бы.

      – Так что гнилого? – повторил он.

      Мы шли медленно, подняв оружие. У подножия холма по-прежнему ничего не шевелилось, вообще никакого движения не было.

      – С чего это Медведь тогда к бару не со стороны Чернобыля вышел, а от Свалки? – спросил я.

      – Ну, плутал, наверно… Он же едва на ногах стоял и соображал плохо из-за яда ржавых волос.

      – Плутал…