Ричард Длинные Руки – воин Господа. Гай Юлий Орловский

не уничтожает Дьявола лишь потому, что дает шанс исправиться. Иди, сын мой. Ты свободен. Мы не берем с тебя никаких клятв, никаких обязательств.

      Он откинул капюшон на плечи. Голова его была совершенно седая, а худое лицо покрыто крупными и мелкими морщинами. Он показался мне очень похожим на нашего школьного учителя истории, умного и тонкого знатока Средневековья, его обычаев и тонкостей взаимоотношений в этом довольно простом обществе.

      Остальные инквизиторы тоже сняли капюшоны. Таинственность исчезла, но я все равно смотрел на них ошарашенно, ибо их худые аскетичные лица совсем не вязались с моим представлением об инквизиторах. Эти выглядели как интеллигенты-шестидесятники… или передвижники, не помню, которых заставили заседать в Тайном Совете и выносить приговоры. Их одухотворенные лица выглядят суровыми, но эта суровость не воинов, а чересчур тонких и остро чувствующих людей, которым пришлось заниматься… политикой. В самом экстремальном проявлении.

      Я поднялся с колен, голова идет кругом, спросил ошалело:

      – Но почему?

      – Чем ты обеспокоен, сын мой? – поинтересовался Седьмой.

      – Не знаю, – пробормотал я. – Но я представлял все иначе…

      – Как?

      – Ну, обязательно пытки, потом на костер.

      Глаза Седьмого посуровели, лицо отвердело, а в голосе прорезалась сталь:

      – Все это будет, сын мой… если найдем доказательства твоей виновности. Мир жесток, а скверну надо выжигать каленым железом. Но в твоем деле много сомнений… а сомнения всегда толкуются в пользу обвиняемого. Ты свободен, Ричард!.. До времени.

      Я уже отступал на шаг, готовясь повернуться и скорее ходу из этого страшного места, но теперь замер, спросил:

      – До… какого?

      – До следующего, – ответил он без улыбки. – Когда появятся ясные доказательства. Того или иного. А до этого времени ты под следствием.

      Я поклонился, отступил, из горла моего выкатилось устрашенное:

      – Спасибо, Ваше Преосвященство.

      – Впрочем, – добавил он так же ровно, – как и все мы – под следствием.

      Я вдруг вспомнил Бернарда, сказал торопливо:

      – Мой господин велел, чтобы вы освятили мой молот…

      Инквизитор сделал отметающий жест бледной дланью.

      – Нам велел или тебе?.. Сын мой, мы еще не увидели, кто ты. На чьей стороне. Лишь потом можно сказать, что достойно носить, вкушать, говорить… христианскому воину, а что можно делать только стороннику Тьмы. Иди, сын мой.

      Глава 9

      У Рудольфа я переоделся, долго плескался в бочке, смывая пот и усталость. Не сразу заметил, что в дверном проеме стоит Рудольф. Перехватив мой взгляд, буркнул:

      – Странные у тебя привычки! Моешься… Лень почесаться, что ли?

      – Так научили, – ответил я. – Чего такой грустный?

      – Да так, – ответил он хмуро. – Оставили, как старые сапоги… Епископ заявил, что сперва я должен выстоять сорок дней и ночей перед алтарем, а уж потом я… ну, сам понимаешь.