Спартанки... блин.... Галина Щербакова

ее собирала.

      – О! – сказала Элизабет. – Конфуз с замком. Это всегда на голову. – И она тоже пригнулась, собирая какие-то бумажки.

      – Надо все выкинуть, а руки не доходят, – бормотала Марина, зло, комком пихая в сумку подобранное.

      – Кажется, все, – сказала она. – Извините меня ради Бога.

      – Господи, за что? Не хотите помыть руки?

      – Да нет! Спасибо! Домой еду.

      – Вот еще, – сказала Элизабет, нагибаясь и вытаскивая из-под половичка торчащий календарик.

      – Выбросьте его, – ответила Марина. – Это старый, а сумку я держу уже за замок. Такой зараза! Можете добавить: чтоб в следующий раз я к вам пришла с новой головой, в новой юбке и с новой сумкой.

      Элизабет смотрит на календарик у порога собственной квартиры. Этот номер сломал ей хребет так, что никакому корсету было не справиться. Но тогда на счастье – скажешь же такое! – разошлась с мужем дочь. Ее беда оказалась больше собственной. На слезах дочери сросся хребет.

      Откуда у этой его телефон? На том самом годе. Если бы еще можно было определить месяц. Тот был февралем.

      В ее квартире по-домашнему поселились какие-то его вещи. Думалось о серьезном и окончательном.

      Раз – и канул. Но разве можно себе представить, чтобы он клюнул на эту бабу с зашитым руками швом на стародавней юбке? Дурь! Дурь! Дурь!

      Все началось с ее пятидесятилетия. Она так тщательно хотела его скрыть, но куда денешься от тех, кто знал тебя с младых ногтей? В общем все получилось хорошо. Она скопила деньжат на платье с французских лекал, взбила волосы, чтоб положить на них пусть скромненькую, из чешских стразов, диадемку в компании с настоящим бриллиантом на пальце и ниточкой бабушкиного с желтизной жемчуга. Она выглядела даже на тридцать восемь.

      В том же ресторане на совсем другом банкете был и Аркадий. Пригласил на танго. Оно у нее получалось лучше всего. На вальс не пошла бы из-за непрочности укрепления диадемы. Но эта дура (она тогда ее благословила – дура!) все-таки свалилась, когда он в повороте слегка пригнул ее к колену, чтобы потом прижать теснее. Диадема не выдержала наклона. Свалилась. И то слава Богу, что не затоптали. Она этого не заметила, но какой-то военный, плотоядно глядя в разрез платья, протянул ей ее.

      «Ах, ах!» – «Это я был в танце неловок». – «Что вы, что вы…» – Он поцеловал ей руку и провел на место.

      – Ну, мать, ты даешь! – с откровенной завистью сказала дочь.

      – Как мне вас найти? – спросил танцор, чуть приостановив ее на выходе.

      Она дала ему визитку. Классную, между прочим. Уже с этим именем – Элизабет, психотерапевт. Ждала звонка до нервности нетерпеливо. Его не было. Когда раздался, то, в общем, уже и не надо было. Жизнь текла уж очень быстро. И почему-то зло. В душе, как на хорошем хворосте, воспылала тогда былая ненависть ко второму мужу. Такая сволочь! Мыкались, мыкались на одну ее зарплату, а тут фарт! Старый приятель оказался крупным дельцом. Слово за слово, ну, как не порадеть родному человечку? Через три