Кремль. Иван Наживин

сухость, и только с Андреем Холмским был он мягок и открыт: они были дружны с детских лет… За боярами виднелись плоские, раскосые, с оттопыренными ушами лица татар. После битвы на Куликовом поле золотой век для них на Руси кончился, и теперь баскаки держали себя на Москве умненько, скромно, в сторонке… Тут же виднелось и несколько дьяков, которые в жизни государской и непосредственном окружении великого государя играли большую роль: уповательно, неприлежность наших предков в довольном изучении грамоты была тому причиной. Не только многие бояре, но даже иногда и великие князья писать не умели, а когда нужна была подпись их, ставили свою печать, а другие, вымарав руку чернилами, делали отпечаток ладони на бумаге: «руку приложил», значит… За дьяками пестроцветной толпой, в платьях чужеземного покроя шли строители и художники, фрязи – итальянцы, которые производили теперь на Москве по поручению правительства большие постройки: Аристотель Фиораванти, уроженец Болоньи, ведал постройкой Успенского собора, а Антон да Марко стоял на постройке кремлевских стен. Хитрецы заморские вызывали в Москве всеобщее удивление: они умели и соборы ставить, и пушки лить, и кирпич обжигать, а когда требовалось, то по их же рисункам отливали из сахару разных зверей, птиц и башни для столового кушания великого государя. Фиораванти – среднего роста, сухощавый, с бородкой клинышком и застланными глазами – получал за свои труды целых десять рублей в месяц, деньги по тем временам огромные…

      – А ну, Аристотель, покажи-ка нам, как твои дела в соборе подвигаются… – останавливаясь, проговорил Иван. – Давно я что-то на постройке у тебя не был…

      Фиораванти, еще плохо владевший русским языком, посмотрел на толмача. Тот перевел ему слова государя. Фиораванти почтительно склонился перед великим князем и повел всех на постройку.

      Успенский собор был поставлен еще Иваном Калитой, но уже так обветшал, что москвичи опасались посещать его. Сперва поручили было починку его русским строителям, но, как только стали они выводить своды, все завалилось. Фиораванти первым делом поставил таран, чтобы разрушить все сделанное москвитянами. Собор стоял еще в лесах. Москвитяне целыми часами зевали на работы и по привычке своей все находили не так…

      Не успело сверкающее на солнце шествие свернуть к собору, как нищий со страшными красными глазами – он за дерзкий язык был известен всей Москве под кличкой Митьки Красные Очи – быстро подкатился к великому государю и пал на колени:

      – Батюшка, милостыньку Христа ради…

      Иван чуть дрогнул бровью, – он не любил нищих и вообще бездельных людей, – но перекрестился и подал тому медную монетку:

      – Прими Христа ради…

      – Вот спасибо тебе, солнышко ты наше, кормилец… Дай тебе Господи…

      Старый Василий Ощера, славившийся своею книжною хитростию, откашлялся и сказал:

      – Вот, сказывают, великий государь, один человек усердно творил милостыню и на конец того скончался.

      И