Таблетки от жадности (сборник). Светлана Алешина

Зонтика с собой, разумеется, никто захватить и не подумал.

      – Смотри, погода оплакивает твоего санитарного врача, – заметил вполголоса стоящий рядом муж. – Что, он был очень хорошим человеком, да?

      – Не знаю. – На этом траурном мероприятии мне было как-то не до иронии моего драгоценного супруга. – Говорят по-разному. Я-то сама ведь и видела его только раз, перед самой его гибелью. Как я могу знать?

      – С твоей стороны было очень любезно вытащить меня сюда, на эту траурно-триумфальную тусовку, – не унимался Володька. – Посреди текучки повседневности, всяких там приемных экзаменов да походов на пляж маленькое memento mori очень даже освежает.

      Я ничего не ответила. Знала, что если моего драгоценного супруга понесло на ехидства, никакими просьбами и увещеваниями его не остановишь.

      – Не очень-то было любезно, – продолжал он, – заставить меня вчера снова в одиночестве торчать на пляже. Во-первых, скучно, во-вторых, надоедает отбиваться от желающих познакомиться со мной дам бальзаковского возраста.

      – Так это из-за разочарования пляжем избавил ты меня сегодня от необходимости дегустировать твое очередное кулинарное фиаско?

      – Сегодня мне не повезло, – сказал грустно Володя. – Я хотел сделать мороженое-эскимо, и был у меня очень хороший рецепт… Меня угощали приготовленным по нему мороженым, это объедение. Но молоко от кипячения свернулось, пришлось все это дело выбросить. Довольно странно, ведь я только вчера купил его с рук у одной очень приличной на вид старушки, и она уверяла меня, что молоко свежее.

      – Это от жары, – вмешалась в разговор стоявшая рядом с нами женщина. – В жару молоко прокисает быстрее. Но сделайте одолжение, не говорите сейчас о пустяках. Мы же все-таки на похоронах.

      Володька послушно, как маленький мальчик, умолк и стал смотреть перед собой, где на возвышении стоял, утопая в море цветов, гроб, и мой хороший знакомый, заведующий пищевым отделом Константин Георгиевич Маслин, как раз говорил траурную речь. Возле гроба был установлен микрофон, колонки громкоговорителя, все, как положено, так что голос заведующего далеко разносился по узкой и тихой улочке, где стоял особняк санэпидстанции, и буквально бил нам обоим по ушам своей оглушительной силой. Мой Володька, ненавидящий разного рода торжественные мероприятия, отчаянно скучал и томился.

      У гроба на составленных в ряд стульях сидели закутанные в черное две женщины: одна из них выглядела пожилой, другая была значительно моложе. Рядом с молодой сидел у всех на виду и, видимо, смущаясь этого, очкастый мужчина лет тридцати-сорока, с преждевременно обрюзгшими щеками и огромными залысинами. Томимая любопытством, я не выдержала и спросила у стоящей рядом с нами дамы:

      – Скажите, те женщина с мужчиной, которые сидят у гроба, это родственники покойного?

      – Разумеется! – наша соседка посмотрела на меня как-то странно. Однако похоже было, что она не прочь потрепаться даже в такой день. – Вон та, что постарше, это его мать. Горем убита, о господи! – она вздохнула.

      – А