Повеса с ледяным сердцем. Маргерит Кэй

причиной этого. Ясно, леди Ипсвич не поверила ей. Рейф на то и не надеялся. Видя перед собой это достойное жалости, уязвимое существо, Рейф почувствовал искренние угрызения совести. Большие шоколадные глаза Генриетты Маркхэм все еще были полны слез. Нижняя губа подрагивала. Даже столь тяжкое испытание, как целая ночь, проведенная без сознания в канаве, не привело к слезам. Очевидно, произошло что-то очень серьезное.

      – Расскажите мне, что с вами случилось, – сказал он.

      Его дружелюбный голос чуть снова не вызвал слезы. Настроение графа переменилось, только что он сжимал губы от гнева… и вдруг… почти… она поверила, что он беспокоится о ней. Почти беспокоится.

      – Ничего. Это никак не связано с вами. Я просто… пустяки.

      Генриетта с трудом сглотнула и решительно уставилась на свои руки. Носовой платок графа был из чистого батиста с вышитыми в углу его инициалами. Она не смогла бы так красиво вышить их. Генриетта снова шмыгнула носом. Украдкой взглянув на него, заметила, что у него не гневные серые, а голубые глаза, губы сложены так, что немного напоминают сочувственную улыбку.

      – Я так понимаю, леди Ипсвич вас уволила?

      Генриетта сжала руки в кулаки.

      – Она обвинила меня в краже.

      Такого Рейф не ожидал. Хотя рассказ Генриетты звучал неправдоподобно, он ни на минуту не принял ее за воровку.

      – Вы не шутите?

      – Я говорю серьезно. Она заявила, что я сговорилась с вором-взломщиком, открыла сейф и разбила окно, чтобы создалось впечатление, будто в дом вломился вор.

      – Сейф? Значит, то, что украли, представляло какую-то ценность?

      Генриетта кивнула:

      – Фамильные ценности. Изумруды Ипсвичей. Мировой судья вызвал сыщика с Боу-стрит. Леди Ипсвич приказала мне оставаться в моей комнате, пока тот не приедет и не арестует меня.

      Рейф смотрел на нее, не веря своим ушам.

      – Изумруды Ипсвичей? Действительно богатый улов для обычного вора-взломщика.

      – Вот именно. Дело пахнет виселицей. А она… она… обвинила меня… она… мне пришлось уйти, иначе меня бросили бы в тюрьму. – Голос Генриетты дрожал. Она несколько раз вздохнула и обуздала слезы. – Я не хочу в тюрьму.

      Рейф стучал хлыстом по сапогу.

      – Перескажите мне точно, о чем шел разговор, когда вы вернулись сегодня утром.

      Прерывающимся голосом Генриетта рассказала все, стараясь не упустить ни единой подробности, затем заговорила с нарастающей горячностью, перечислив все поразительные обвинения, выдвинутые против нее.

      – Не могу поверить в это. Я бы никогда, никогда бы не сделала такого, – пылко закончила она. – Не могла же я сидеть там сложа руки и ждать, когда меня поволокут в тюрьму. Невыносимо ждать, когда папе скажут, что его единственного ребенка держат в тюрьме.

      – Итак, вы спрятались в моем экипаже.

      Рейф прикрыл глаза. Генриетта не могла прочитать его мысли. Она никогда не встречала такого бесстрастного лица, которое могло в любой миг полностью измениться.

      – Да,