Голландский домик. Женя Калинина

еще раз потерла за ухом модуль войсера.

      – Ты не тереби его, он сейчас перезагрузится и перестанет вибрировать. И не трогай лучше, чтобы не отключить ненароком. По идее, не должна, но кто эти импланты знает. Я вообще думал сначала, что они все во время блэкаута погорели.

      Она отдернула руку от шеи.

      – У меня уже не зудит вроде. Давай протестим что ль?

      – Да, идите в соседнюю квартиру. Только потише в подъезде.

      Тимур отмахнулся, мол, знаем, проходили уже. Но перед выходом оглянулся на Аленку, приложил палец к губам и медленно отворил дверь. Быстро выглянул: лестничная клетка была пуста, конечно. В этом районе, наверное, даже собак не осталось. Все также быстро и тихо он прошмыгнул к соседней двери, открыл ее и нырнул в прихожую. Аленка скользнула следом, тихая, как кошка.

      – Прием, прием.

      Аленка подпрыгнула от неожиданности.

      – Севка, ты меня напугал.

      – Извини, не хотел. Как слышишь меня?

      – Хорошо слышу.

      – Тим, а ты?

      – Нормально слышу. Ты нас как?

      – Аленку получше, ты как будто пропадаешь немного.

      – А ну это, наверное, потому что на Лермонтовке по голове получил. Задело. Главное, я тебя слышу.

      – Ага. Возвращайтесь.

      Темнело, лес за окном быстро чернел, и сразу потянуло в сон. Север разделил на троих батончик-концентрат. Жевали молча. Сделали по паре глотков – больше не могли, пахло от водопроводной воды жутко. Аленка пошла устраиваться на ночь.

      – Жалко, пайки на Лермонтовке остались.

      – Тим, ты опять? Не дай Бог, Аленка услышит, опять плакать будет.

      – Да я че… ребятам они уже не понадобятся.

      Тимур хоть и натаскал одеял из соседних квартир, ночь была холодной. Под утро Север ворочался и кашлял. Аленка пощупала его лоб, сказала, что жар, и пошла искать аптечку. Проверили ногу: она вся побелела, бинты промокли.

      В этот день не пошли. И на следующий тоже. На третий день Севка пришел в себя. Ругался очень.

      – Почему не пошли? Тим, у тебя же инструкция есть. Я для кого писал?

      Тимур буркнул что-то, насупился, ушел на кухню.

      – Севушка, ты только не ругайся, – Аленка протянула ему стакан. – Как же мы тебя оставить могли?

      – Так вы бы уже дошли. И может, за нами бы уже прилетели.

      Глаза у Аленки остекленели и наполнились слезами.

      – А это что за вода?

      Жидкость в стакане не пахла.

      – Вы что, бутылку открыли?

      По щекам Аленки потекли горячие ручьи.

      – Зачем, а… Вам же нужнее будет. Ален, хоть допей.

      Она помотала головой. Пшеничные волосы налипли на мокрые щеки.

      – Ну и дурак же ты, Севка, – в дверном проеме стоял Тимур.

      Идти решили завтра. Вечером разделили батончики: на ужин, на завтрак, по два тем, кто уходит, один – тому, кто остается. Аленка пыталась подсунуть Северу один из своих (“Я ем-то как птичка”), но тот наотрез отказался. Посмотрел исподлобья, сказал строго: “Алена”. Никогда так ей не говорил. Она сразу стушевалась, а Тим фыркнул и усмехнулся. Аленка покраснела и ушла вроде как в ванную по своим девичьим делам. Даже после апокалипсиса оставались они у девчонок.