Гонщик и Боливар. Павел Викторович Горбунов

вигался. То ли превозмогая боль, то ли он был настолько стар, что у него совсем не было сил. Но глаза… Они единственные были живыми. Он долго смотрел на меня, и первое, что я услышал:

      – Да, похоже, Боливар не выдержит двоих… Да и одного тоже. Не выдержит… Буду звать тебя Боливаром. А то мне никто толком сказать не смог, как же тебя зовут. То мерин, то кляча…

      Он заглянул мне под брюхо, потом с трудом выпрямился и обнял меня за шею:

      – Знатоки, ёпочкин пистон… Прибамбасы все вроде на месте, но кардан висит… Нормально всё будет. Прорвёмся. А я буду Гонщик. Приклеилось – и теперь все так называют. А зовут меня Андрей. Ты, что, доходяга-то такой? Зерна вроде вон полно… Ну-ка, дай-ка, я зубы тебе гляну… – Андрей медленно, но настойчиво раскрыл мне рот и на какое-то время замер.

      – Ах, ты ж морда башкирская! До чего коняку довёл! Зубы-то поломаны все почти!

      До встречи с Андреем моим конюхом был Бакир. Но называли его здесь просто Башкирин. Срок у него закончился, и теперь вот вместо него должны были назначить нового конюха. Я понял, что это и есть он. Андрей на какое-то мгновенье затих, как бы собираясь с силами, и, используя очень замысловатые выражения, высказал всё, что он думал о предыдущем конюхе. Но так как он Башкирина ни разу не видел, то досталось и всему башкирскому народу. Матерились здесь все… Но Андрей, поминая многих святых, а также родственные связи бывшего конюха, сумел поведать историю башкирского народа. Основным лейтмотивом была лень. Я аж заслушался… Там было и про бескрайние просторы нашей родины, и про постоянные путешествия по ним башкирского народа, и даже про какого-то Емельяна Пугачёва. Разбойника, как я понял. И снова про лень. И как её прямой итог – отсутствие у меня зубов и доходяжная внешность всего моего организма.

      Гонщик ещё раз погладил меня по шее и принялся скрести меня щёткой. Давно меня так тщательно не чистили…

      Я был простой рабочей лошадью в лечебно-трудовом профилактории – ЛТП-1 в селе Сосновка Бессоновского района Пензенской области. Конюхи менялись раз в полгода-год. Поэтому никто особо тщательно мной не занимался – распрягут, дадут корма, и всё. На территории ЛТП (довольно обширной) было много разных цехов по металло- и деревообработке, подсобное хозяйство. И я целыми днями возил на своей телеге что-то из цеха в цех. Особенно мне нравилось заезжать туда, где работали с деревом… Там так хорошо пахло… Свободой. Бескрайними полями и нескончаемыми лесными дорогами. Других радостей у меня здесь не было. Люди были кругом, не сказать, что злые, но норовили постоянно сделать мне больно… Хлестнуть… Нагрузить побольше и смотреть, как я из последних сил тяну свою телегу… А Бакиру, скорее всего, было просто всё равно, что со мной. Ему надо было просто отбыть свой срок и уехать домой. Вначале он даже хотел подпилить мне зубы, которые царапали щёки. Но он не знал, что я боюсь этой операции. И когда вставил мне зёвник, то переломал мне их. Мне стало больно есть. Наверное, чтобы скрыть свой промах, Бакир никому не сообщил об этом. И как ни в чём не бывало продолжал сыпать мне зерно и накладывать сено. Только съедать их как раньше, я не мог. По утрам я чувствовал усталость и свои тяжёлые ноги. А по ночам мне всё реже и реже снилось, как я маленьким жеребёнком бегал вокруг своей мамки и удивлялся этому миру. И терся об её теплые бока.

      Андрей с самой первой нашей встречи стал относиться ко мне по-другому. Он сам еле передвигал ноги, но приходил раньше всех предыдущих конюхов и никогда не уходил, тщательно не почистив меня. Вначале жгутом (жгут – пучок соломы или сена, при помощи которого удаляют грязь), а потом начисто щёткой. Поняв мою проблему с зубами, Андрей начал приносить мне хлеб. Мягкий, всегда так вкусно пах… А чёрствый он размачивал мне в воде. И постоянно Андрей что-то рассказывал про свою жизнь. Сначала я не обращал на это внимания, но скоро понял, что всё это он рассказывает именно мне. Про то, как учился в школе… Про своих друзей… И что когда он был маленький, у них был конь. Что он его очень любил. Но однажды его украли. Цыгане, как говорил Гонщик. И у него осталась только вышитая уздечка. Кто такие цыгане, я знал, это странные люди, встречавшиеся мне на базаре и вокзале. И вызывавшие во мне при встрече странное чувство – какого-то противного волнения. Не опасности, не угрозы, а именно волнения… Не хорошего. Хотя они всё время улыбались и норовили меня погладить. Но мне было противно их навязчивое внимание.

      Андрей много разговаривал. И не только со мной. При всей его внешней слабости и медлительности он постоянно останавливался и шутил со всеми вокруг. Когда мужики перекуривали, он травил анекдоты, и все вокруг загибались от смеха. Я же в это время мог спокойно передохнуть. И через какое-то время, где бы мы ни появлялись, кто-нибудь обязательно говорил:

      – Ну, давай, Гонщик, прогони ещё! Про что-нибудь!

      И с новыми знакомыми он каждый раз начинал с объяснения:

      – Гонщик я не по тому, что по ушам вам тут гоняю. Профессия это моя. Работа у меня такая. От неё и погоняло получил.

      – Это что ж за работа-то? Гонщиком в формуле один работаешь? – под общий смех спрашивал кто-нибудь из толпы. – Там, вроде, русских нет.

      – Что ж сразу в формуле один? Я же с села Грабово – недалеко тут. Слышали, мож.