«Воскресение», роман Л. Толстого. Ангел Богданович

– все непонятно и смѣшно въ глазахъ его окружающихъ, даже преступно и не должно быть терпимо, какъ увѣренно заявляетъ мужъ его сестры, готовый требовать надъ нимъ опеки, какъ надъ расточителемъ и ненормальнымъ субъектомъ. Но вся эта среда такъ чудовищно низменна, такъ плоска и ничтожна внутри, что внѣ ея Нехлюдовъ – только средній человѣкъ, не выдающійся ни особыми способностями, ни особой силой воли, ни темпераментомъ. Какъ большинство людей интеллигентнаго круга, онъ получилъ рядъ взглядовъ, признаваемыхъ имъ правильными, но лишь въ отвлеченномъ смыслѣ имѣющими для него значеніе. Его убѣжденія – одно, а жизнь и практика – другое, и нужно что-либо страшно выдающееся, чтобы заставить его проникнуться сознаніемъ этого противорѣчія и увидѣть, какъ онъ опустился отъ того идеала, который нѣкогда лелѣялъ въ душѣ. Развѣ это не обычная исторія массы среднихъ людей? Вначалѣ "честный, самоотверженный юноша, готовый отдать себя на всякое доброе дѣло", потомъ – "развращенный, утонченный эгоистъ, любящій только свое наслажденіе". "Тогда міръ Божій представлялся ему тайной, которую онъ радостно и восторженно старался разгадать; теперь все въ этой жизни было просто и ясно и опредѣлялось тѣми условіями жизни, въ которыхъ онъ находился. Тогда нужно и важно было общеніе съ природой и съ людьми жившими, мыслившими и чувствовавшими до него (философами, поэтами); теперь нужны и важны были человѣческія учрежденія и общеніе съ товарищами. Тогда женщина представлялась таинственнымъ и прелестнымъ,– именно этою таинственностью прелестнымъ существомъ; теперь значеніе женщины, всякой женщины, кромѣ своихъ семейныхъ и женъ друзей, было очень опредѣленное: женщина была однимъ изъ лучшихъ орудій испытаннаго уже наслажденія. Тогда не нужно было денегъ и можно было не брать и третьей части того, что давала мать, можно было отказаться отъ имѣнья отца и отдать его крестьянамъ; теперь же не доставало тѣхъ 1,500 р. въ мѣсяцъ, которые давала мать, и съ ней бывали уже непріятные разговоры изъ за денегъ. Тогда своимъ настоящимъ я онъ считалъ свое духовное существо: теперь онъ считалъ собою свое здоровое, бодрое, животное я", – такъ характеризуетъ Толстой прежняго и теперешняго Нехлюдова, и развѣ эта характеристика не приложима цѣликомъ къ любому изъ массы среднихъ людей?